Экс-глава «Суммы» — РБК: «Рейдерский захват без полномочий невозможен»

Читать в полной версии

В сентябре 2020 года Зиявудин Магомедов, арестованный в марте 2018 года по подозрению в создании преступного сообщества, обвинил экс-главу группы «Сумма» Лейлу Маммедзаде в участии в рейдерском захвате транспортной группы FESCO и отозвал все выданные ей доверенности (Маммедзаде возглавляла совет директоров группы до 26 ноября 2020 года). Обвинения прозвучали незадолго до годового собрания акционеров FESCO, а через два месяца несколько крупных акционеров группы, включая GHP Group Марка Гарбера и американский фонд TPG, продали свои доли в компании, а контроль оказался у бизнесмена Михаила Рабиновича и его партнеров. Лейла Маммедзаде ответила на вопросы РБК по поводу сложившейся ситуации.

«У него (Зиявудина Магомедова. — РБК) всегда были 32,5% акций FESCO и остается эта доля. Он не потерял ни одной акции. О том, что он не единственный акционер и не контролирует компанию единолично, рынку было известно давно. Два других крупных акционера — фонд TPG и GHP Марка Гарбера — были партнерами Зиявудина по FESCO, принимали активное участие в управлении компанией и были представлены в совете директоров, в частности руководили ключевыми комитетами — по стратегии и по аудиту. Практически все основные решения принимались коллегиально, а не единолично Зиявудином. Поэтому для меня [утверждение про] рейдерский захват и мое участие в нем выглядит странно и возмутительно, я никому никаких его акций не передавала и передать не могла. У меня никогда не было никакой личной доверенности, которая бы давала мне право подписывать документы непосредственно от его имени. Я даже не говорю об этических и правовых последствиях подобных действий.

В конце 2019 года из США в Россию вернулся Шагав Гаджиев — родственник и представитель Зиявудина [в совете директоров FESCO]. В январе 2020 года он стал единственным директором холдинговой компании, через которую Магомедов владел и сейчас владеет долей в FESCO. Поэтому осуществить рейдерский захват, не имея полномочий по распоряжению собственностью Зиявудина, не размыв его доли, и при наличии его родственника во главе акционерных холдинговых компаний, фактически невозможно.

Я еще в начале 2020 года в интервью РБК объявила, что после годового собрания покину пост председателя совета директоров. Это была моя совершенно четкая позиция как на корпоративном поле, так и человеческом. И я действительно ушла, как только состоялось ГОСА (годовое собрание акционеров. — РБК), — при первой же фактической возможности сделать это в правомочном поле. Поэтому эти обвинения [в участии в рейдерском захвате FESCO] основаны, на мой взгляд, на неудачах его представителей и желании найти и сделать кого-то виноватым, в первую очередь для Зиявудина. Мне это очень неприятно, хоть и понятно».

«Никаких полных и правомочных доверенностей у меня и, собственно, ни у кого, даже у главы его семейного офиса, никогда не было и быть не могло, потому что все решения он замкнул на себя. Те полномочия, что у меня были как у гендиректора группы «Сумма», давно истекли и <...> по этой причине ни разу за три года после его [Зиявудина Магомедова] ареста не были использованы».

«[Годовое собрание акционеров 30 сентября не состоялось из-за того, что] не было кворума. Компании — акционеры FESCO, которыми владеет Зиявудин, не приняли участия в голосовании. Могу только догадываться, почему на ГОСА не пришел Шагав Гаджиев, который с января 2020 года был руководителем основной холдинговой компании Зиявудина в FESCO. Шагав талантливый, лояльный, доверенный Зиявудина, но, возможно, он что-то упустил из виду при подготовке к ГОСА. Вторая причина, я думаю, что было какое-то распоряжение Зиявудина на этот счет. Были также слухи о третьей причине. Речь шла о том, что, возможно, будет какая-то сделка, кто-то договаривался [о выкупе доли Магомедова в FESCO]. Деталей я, конечно, не знаю. Но было повторное годовое собрание акционеров в ноябре, на которое представители Магомедова опять не пришли, хотя к этому времени можно было получить какие-то указания от Зиявудина и т.д. 

Хочу напомнить, что и я, и другие члены совета директоров FESCO единогласно проголосовали за созыв годового собрания акционеров в сентябре 2020 года и за включение всех кандидатов в совет директоров, номинированных акционерными компаниями Зиявудина, в бюллетень для голосования».

«Обычно в таких ситуациях долг может быть реструктурирован, но не простым продлением. Обычно долг реструктурируется, когда происходит вливание каких-то денег, пусть и небольших. FESCO — не компания только Зиявудина, это публичная компания с акциями, котируемыми на бирже, у нее много акционеров. Почему компания должна продлевать одному акционеру долг на невыгодных для себя условиях? В случае банкротства это влечет за собой субсидиарную ответственность для всего топ-менеджмента и членов совета директоров и по большому счету уголовное дело.

Ряд предложений по реструктуризации был, но не было ни одного предложения, которое бы подразумевало вложение любых денег [Магомедова] в эту историю, и все сроки истекли. Взыскание долга — это достаточно сложная, длинная юридическая процедура, это не делается наскоком. Весь процесс начался в декабре 2019 года, задолго до конфликта, который случился осенью 2020 года.

Все было сделано прозрачно, заранее и без сюрпризов. Еще в ноябре 2019 года менеджмент компании (на тот момент под руководством Александра Исурина) в рабочем порядке проинформировал членов совета директоров (включая Шагава Гаджиева) о том, что направит акционерным компаниям-должникам письма о необходимости погашения или реструктуризации долга. В феврале 2020 года такие письма были направлены с надеждой, что от акционера поступят конструктивные предложения об урегулировании задолженности. Особенно в ситуации, когда объемы перевозок снизились, а платежи по кредиту [FESCO перед] ВТБ никто не отменял.

Поэтому, при всем моем уважении к бывшему руководителю, я настаивала на том, что мы не должны преследовать интересы одного конкретного человека, а все-таки ставить во главу угла интересы компании. Для меня это было основной мотивацией».

«Было предположение, что бизнес будет активно расти, погасит долг по еврооблигациям и начнет платить щедрые дивиденды. А акционеры с дивидендов будут расплачиваться по долгам перед компанией. Этого не случилось. Более того, случился жесткий кризис в 2015–2017 годах, когда компания прошла реструктуризацию [задолженности по еврооблигациям] и удалось договориться о списании около 30% долга. Тогда вместе с реструктуризацией обсуждалось вхождение в компанию большого стратегического акционера (DP World из Объединенных Арабских Эмиратов. — РБК). Эта сделка структурировалась таким образом, что акции будут выкуплены частично у крупнейшего акционера, за счет чего погашен в значительной степени и реструктурирован его долг [перед FESCO]. Этого тоже не произошло».

«[Теперь] ничего не могу сказать касательно доли Зиявудина в [FESCO]. У меня колоссальное облегчение, что я ушла и не в ответе за эту долю. Как разменять 32,5% на миллиардный долг? Я не знаю. При том что я человек опытный в вопросах рестракта, это задача из непростых».

«Менеджмент FESCO очень профессионально сработал и резко улучшил эффективность бизнеса, для сравнения: в 2017 году EBITDA группы была 7,8 млрд руб., в 2018-м — 10,5 млрд руб., по итогам 2020 года — 11,6 млрд руб. Несмотря на это, над компанией висела необходимость выплаты основной части долга перед ВТБ (по данным на конец 2019 года, составлял около $600 млн. — РБК). И она по-прежнему висит — если не реструктурировать задолженность, за 2021–2022 годы объем выплат банку будет огромным. Такой экономической силы у FESCO не было, и это означало, что она могла уйти в банкротство. Угроза падения в банкротство не выдуманная, она была фактическая на столе в 2020 году, учитывая экономические трудности, в том числе вызванные коронавирусом.

Шла дискуссия о реструктуризации с [основным кредитором FESCO] ВТБ. Другие банки отказывались давать в долг. Как я понимаю, не по экономическим причинам (соотношение долга к EBITDA было низкое, меньше 3), а учитывая ситуацию вокруг Зиявудина».

Вопрос о взыскании задолженности со структур Магомедова «конечно» обсуждался с ВТБ, признает Маммедзаде. «ВТБ вел себя конструктивно. В рамках необходимости вести корпоративные процедуры они строго придерживались рамок закона, — добавляет она. — [Но взыскание задолженности с акционера] не лежит в зоне ответственности банка. Это обязанности членов совета директоров и топ-менеджмента — не погрузить компанию в банкротство».

«Я сама рекомендовала Максима Сахарова на роль президента [FESCO]. Максима я знаю давно и отношусь к нему с большим уважением, мы его растили внутри компании. Но объективно ему было тяжело — на него надавило сразу несколько обстоятельств. Во-первых, внезапность ухода Александра Исурина с поста гендиректора FESCO [в марте 2020 года] и давление со стороны разных «доверенных лиц». Во-вторых, необходимость договориться с банком (ВТБ). Я старалась помочь как могла, но мне было сложно общаться с ВТБ из Вены (после ареста Магомедова Маммедзаде уехала в Европу. — РБК) — особенно в свете того, что я уже объявила о своем уходе к тому времени.

Мы договорились с Максимом, что создаем для него роль первого вице-президента и он будет заниматься [только] реструктуризацией долга, поскольку его роль в реструктуризации задолженности FESCO в 2016 году была довольно значительной и опыт такой работы у него уже был.

Аркадий [Коростелев] был вице-президентом и находился в правлении FESCO в 2014–2015 годах. Его приход [в компанию] в первый раз одобрял лично Зиявудин Магомедов — он согласовывал назначение. Аркадий — человек большого масштаба и опыта, я не сомневаюсь, что у него все получится. Максим Сахаров с Аркадием в прошлом работали очень успешно, и такая рокировка была с ними обоими согласована. Все члены совета директоров были давно знакомы с Аркадием, и большинство из них согласились с этой кандидатурой. Никакие специальные процедуры и обсуждения не требовались».

«В повестке совета директоров FESCO [3 сентября] было два основных вопроса — назначить Аркадия новым президентом и ввести позицию первого вице-президента. Документы для заседания готовил Максим Сахаров, он и должен был принять участие в заседании совета директоров. Но мне позвонил наш сотрудник, которому супруга Сахарова сказала, что его похитили — остановили машину по дороге в аэропорт Владивостока и вытащили оттуда. Я стала звонить Сахарову, он не брал трубку, стала ему писать, он не отвечал. У меня чуть не случился сердечный приступ, потому что я за него была в ответе и подумала, что его похитили, сейчас убьют или покалечат. Я, признаюсь, испугалась в тот момент. Я находилась в Вене и послала няню забрать детей и запереть все двери в доме. Если начинается такая атака, она должна идти параллельно на него и на меня.

Но надо же было как-то спасать человека — я стала звонить и просить всех подать заявление в полицию. У меня был адвокат с полной доверенностью в Москве, и он сумел подать от моего имени заявление в ФСБ, МВД и прокуратуру. Я написала всем членам совета директоров, топ-менеджменту и представителям всех акционеров письмо с копией этого заявления, чтобы они были осведомлены.

Ровно через шесть минут после отправки этого e-mail мне позвонил Сахаров и говорил сдавленным голосом. Я говорю: «Где вы, Максим? Включайтесь на громкую связь. Заявление написано, 1990-е закончились, если вы сейчас парня не выпустите, я приду за вами лично». На следующий день он был на связи и вскоре вылетел обратно в Москву. Впоследствии на допросах он сказал, что это все было недопониманием. Возможно, и так. Главное, в конце концов, что все разрешилось и все остались живыми и невредимыми. Когда Максим вернулся в Москву после этого случая, он решил не занимать пост первого вице-президента FESCO — не стал подписывать трудовой договор и ушел из компании (в декабре 2020 года Сахаров был назначен зампредом по экономике и финансам УК «Роснано». — РБК). Я это по-человечески понимаю, потому что ему жить и работать в индустрии дальше.

Когда Максим был задержан или болел, как он потом утверждал, он написал заявление, в котором передал свои полномочия президента FESCO другому человеку — Заирбеку [Юсупову, который на тот момент занимал пост главы Владивостокского морского торгового порта (ВМТП) и вице-президента FESCO]. Но у этого заявления не было ни даты, ни других атрибутов приказа главы компании».

«Заирбек — родственник Зиявудина. Я в свое время рекомендовала его на роль гендиректора Владивостокского порта. Тогда он был в жестком конфликте с Зиявудином и фактически уволен из ЯТЭК (Якутской топливной энергетической компании, была подконтрольна Магомедову. — РБК), главным образом из-за «сложного и конфликтного характера». Тем не менее как руководитель отдельно взятого хозяйства, он всегда был сильный, как менеджер, я не жалела о его назначении в ВМТП — у него свои методы, но он показал высокую эффективность».

«[Боюсь ли я] угроз? Нет, это было бы глупо и безответственно, особенно в рамках обвинения Зиявудина по криминальной статье. Я строго придерживалась и придерживаюсь российских и зарубежных законов и уверена в своей правоте».

«Это (заявление о том, что проданные акции были казначейскими. — РБК) полная ерунда, можно это проверить по любому реестру. Эти акции были куплены Айдемиром Усаховым с рынка. Там был крупный пакет, возможно, одного из когда-то крупных акционеров. Он их собрал на свою компанию. Как экс-председатель совета директоров FESCO могу сказать, что акции, которые находились у Усахова, никогда не были в собственности у FESCO, то есть не являлись казначейскими.

Айдемира я знаю с 2017 года. Его мне представил Зиявудин, они из одного семейного клана. Он крепкий коммерческий менеджер, под его руководством поднялись и выручка, и EBITDA железнодорожного дивизиона, и его вклад в управление компанией весьма весомый и успешный. Айдемир пришел в компанию уже успешным небедным человеком».

Маммедзаде утверждает, что с ней продажа доли Усахова не обсуждалась и она узнала о ней «из газет».

«То, что TPG искали выхода [из капитала FESCO] в последние пять лет, наверное, это не секрет. Они вели переговоры с целым рядом возможных крупных приобретателей. Я знаю, что они вели переговоры не только с ними [арабским DP World и владельцем группы «Дело» Сергеем Шишкаревым. — РБК], но и с некоторыми другими крупными российскими компаниями. Тем не менее договорились с Рабиновичем.

О Михаиле Рабиновиче я впервые услышала в кабинете у Зиявудина. У них были совместные проекты или задумки на совместные проекты в транспортной и логистической сфере».

«Рабинович никогда не работал в FESCO. Но таких совпадений, конечно, не бывает. Никакая сделка не может быть оформлена за два дня, наверное, это все (переговоры TPG c Рабиновичем. — РБК) началось несколько раньше. Помимо TPG, которые вели переговоры о продаже своей доли, Шагав ждал одобрения от Зиявудина [на продажу его доли], и, возможно, шли какие-то еще переговоры [c Рабиновичем]», — говорит Маммедзаде.

«Непосредственно с Рабиновичем такие переговоры не велись, — отвечает на это Шагав Гаджиев. — Летом 2020 года я встретился с Севериловым, представившимся как доверенное лицо Рабиновича. В ходе встречи мне было предложено продать пакет Зиявудина Гаджиевича в FESCO по цене значительно ниже рынка. После отказа принять предложение мне было сказано, что они используют «силовые методы», что фактически и произошло».

«Я не знаю, связаны ли они («Росатом» и Михаил Рабинович. — РБК) как-либо. Что всем известно, это то, что «Росатом» является акционером группы «Дело», поэтому у них, возможно, был интерес [к FESCO], но не прямой. Логика, безусловно, присутствует — «Росатом» является оператором Северного морского пути [Владивосток — один его ключевых портов]. Я всегда говорила, что компании нужен стратегический партнер. Не суть важно, в каком виде — на уровне акционерного капитала или совместного предприятия. Я рекомендовала Коростелеву сфокусироваться на поиске такого партнера.

Это письмо [Коростелева] было его инициативой, я считаю ее правильной. Она оправдала себя. Я с «Росатомом» никогда не была в близких отношениях. Наши пути в профессиональном поле не пересекались».

«Очевидно, что ставки [фрахта] и в целом логистический рынок сейчас растут. Я думаю, что EBITDA компании [FESCO] может вырасти с $150 млн до как минимум $180 млн и, возможно, достичь $200 млн. Соотношение долга к EBITDA очень низкое, но долг нужно реструктурировать.

Моя рекомендация FESCO — продолжать работать с «Росатомом», но не только с ним. Надо искать крупных клиентов и развивать услуги 4 PL [подразумевает полную передачу оператору логистической функции от крупных промышленных предприятий. — РБК], брать дополнительные направления. Я предсказываю рост транзита из Китая, это непростой партнер, но с ним надо договариваться.

Я также думаю, что рынок будет дальше консолидироваться. У FESCO и «Трансконтейнера» (подконтролен группе «Дело», которая интересовалась покупкой FESCO и на 30% принадлежит «Росатому». — РБК) много точек соприкосновения, надо думать о каком-то форматировании [партнерства], чтобы не нарушить антимонопольное регулирование».

«В конце прошлого года прокуратура представила в суд обвинение против Зиявудина, следствие завершено, я не являюсь ни свидетелем, ни обвиняемым. Для меня было принципиально важным не давать на него показания. От меня никто ничего не требовал, и я сама не проявляла никакой инициативы. Эпизоды, которые ему предъявляют, находятся в других временных рамках, когда я не была на ответственных должностях.

[Теперь] я вернулась в Россию, где хочу жить и работать. Сейчас у меня идут переговоры с участниками рынка. С кем конкретно, комментировать не буду, потому что пока это все находится на ранней стадии».

«Я жду, когда он выйдет [на свободу]. Мне хочется сесть и поговорить с ним глаза в глаза, мне есть что ему сказать. Надеюсь, что эмоции утихнут, пыль уляжется, ведь большое видится на расстоянии».