Глава Bayer — РБК: «Россия растет быстрее, чем Западная Европа»
«Если вырастем до €1,3 млрд, будем пить шампанское»
— Примерно четыре месяца назад, 1 марта, вы были назначены гендиректором российского ЗАО «Байер» и генеральным представителем Bayer в СНГ. Собираетесь что-то менять в компании?
— Я рад, что работаю здесь. У меня жена русская, немного знаю русский, это облегчает жизнь. Что касается нашей политики, то она будет развиваться в том же русле, что было до сих пор. Мы хотим, чтобы весь спектр наших лекарственных препаратов оставался доступен на российском рынке. Естественно, меняются времена и меняется компания. В первую очередь это касается политики локализации. В 1995-м Bayer был одной из первых международных компаний, которая начала локализоваться в России [производство товаров для животных, но не лекарств]. В этом году процесс пойдет в части фармацевтики, большие шаги будут сделаны.
— Какая доля в продажах фармпродукции Bayer в России будет производиться здесь же?
— Я не стал бы говорить о конкретных процентах. Во-первых, мы должны принять решение о том, какие продукты локализовать, потом анализировать, какие продукты продаются лучше, проанализировать конкурентную среду... Мы хотим, чтобы российский спрос на продукт, который мы выведем на рынок, удовлетворялся местным производством, чтобы у нас не было необходимости импортировать.
— Есть хотя бы приблизительная оценка, сколько вы готовы потратить на локализацию?
— Очень сложно говорить о каких-то цифрах, очень сложно их посчитать. Ну как вы посчитаете передачу знаний? Приезжают наши лучшие специалисты из Германии, проводят здесь довольно долгое время с людьми из компании «Медсинтеза» [на мощностях этого российского предприятия по заказу Bayer будут производиться антибиотик «Авелокс» — на условиях полного цикла, а также упаковываться рентгенологические препараты «Магневист» и «Ультравист»] и другими нашими партнерами, передают знания, обучают. Это очень долго и дорого, довольно сложно посчитать.
— При каком условии Bayer решится построить свой завод?
— В нашем подразделении Material science [высокотехнологичные материалы] есть завод в Ногинске, он принадлежит нам. По каким-то продуктам лучше действительно иметь собственное производство. По другим — и это касается в том числе и фармы — мы начинаем со стратегического партнерства, которое может эволюционировать: возможно, мы перестанем работать на мощностях партнеров, а построим свои…
— От чего это будет зависеть?
— Наши инвестиционные решения по локализации не связаны с текущей политической или экономической ситуацией в России, нет. Когда мы принимаем решение о партнерстве в России, мы мыслим среднесрочными и долгосрочными категориями. Мы в Россию верили и верим, и опыт показывает, что верим не зря, потому что бизнес очень быстро развивается. Потом, конечно, может наступить кризис, и рынок упадет, но если взглянуть на средний тренд, то за все время нашего присутствия Россия растет быстрее, чем Западная Европа. Я много работал в Европе, и мне есть с чем сравнить.
— Как вы относитесь к идее правительства России о введении параллельного импорта, в том числе на фармпрепараты?
— Мы надеемся, что параллельного импорта не будет. Во-первых, это широко откроет двери для прямого контрафакта лекарств, это большой риск в первую очередь для людей, которые их будут принимать.
Во-вторых, фармацевтическую продукцию нельзя хранить при температуре более 25 градусов Цельсия. Среди наших продуктов есть требующие специальных условий хранения — от 2 до 8 градусов, и, если этот продукт будет поставляться неизвестно кем и неизвестно откуда, кто может гарантировать, что его правильно хранили и перевозили?
И наконец, локализация. Изначальным условием для нее должна быть привлекательность рынка, на котором эта локализация происходит. Если после всего того, что мы делаем, вдруг откуда ни возьмись появляется параллельный импорт, значит, привлекательность российского рынка для инвестиций снижается.
Если параллельный импорт будет введен, это будет контрпродуктивно как с точки зрения российских пациентов, так и с точки зрения российского государства. И в этом случае мы не сможем нести ответственность за те риски, которым будут подвергаться пациенты, которые будут принимать ввезенные непонятно кем и непонятно как по параллельному импорту препараты.
— Санкционный режим, осложнения в отношениях России и Запада повлияли на ваш бизнес?
— Страдаем ли мы от санкций напрямую? Нет, не страдаем, мы не находимся в санкционном списке. Действительно, изначально в список санкционных продуктов попали некоторые наши витамины, но впоследствии они были выведены из-под его действия. Сейчас фармацевтическая продукция не подвергается влиянию санкций.
Однако общая сложная экономическая ситуация влияет и на нас. Все компании без исключения чувствуют это, но спрос на нашу продукцию сохраняется на довольно высоком уровне, люди продолжают ее покупать. Сегодняшняя ситуация гораздо более позитивная, чем мы могли ожидать еще шесть месяцев назад. Кризис в России еще не кончился, но с точки зрения средне- и долгосрочной перспективы мы уверены в том, что завтра будет лучше.
В России правительство выделило ключевые области здравоохранения, в которых оно хотело бы улучшить ситуацию — это кардиология и онкология в первую очередь. В рамках соглашения «по разделению рисков» с Тульской областью мы поставляем наши лекарственные препараты в больницы, они используют их для терапии, и государство оплачивает эту терапию только в том случае, если эта терапия эффективна. Могут быть случаи, когда по генетическим причинам она не подходит пациенту, и в этом случае финансовые затраты на терапию несем мы: тогда мы не берем денег с государства за поставленный препарат.
— Bayer анонсировал планы по достижению продаж в России в размере €1,3 млрд к 2017 году. Сохраняется ли этот прогноз сейчас?
— Когда мы объявляли эту цифру, мы не могли ожидать девальвации рубля, и непонятно, что нас ждет с точки зрения курсов валют в будущем. С другой стороны, мы очень амбициозны и надеемся вырасти в России. Сейчас мы не говорим, что сумма в €1,3 млрд недостижима. Если в 2017-м мы ее все же достигнем — будем пить шампанское.
— Отмечаете ли вы падение продаж в аптеках? Пришлось ли повысить цены?
— Часть наших препаратов находится в списке ЖНВЛП [жизненно важных лекарственных препаратов], и цены на них регулируются государством, значит, цену изменить нельзя. Если говорить о том сегменте, где госрегулирования нет, то по ним некоторое изменение цен было, но мы стараемся повышать цену не больше, чем на официальный размер инфляции. Мы рассчитываем, что ни по одному препарату мы не выйдем на уровень девальвации в плане роста стоимости. Мы могли бы, без сомнения, продавать больше, если бы не было падения рубля. Но спрос по-прежнему остается высоким.
Рост оборота может происходить либо из-за повышения цен, либо из-за увеличения объема продаж. В рублевом выражении у нас сейчас рост. Мы точно ожидаем роста продаж в рублях по итогам 2015 года, рост в евро тоже вероятен, если все будет продолжаться так же, как идет сейчас. И в это внесет вклад не только фармацевтика, но и продукция для сельского хозяйства, которую мы успешно продаем в России.
— Иностранные производители не могли индексировать цены на госпитальные препараты в течение последних нескольких лет. Вроде бы сейчас чиновники готовы пересмотреть правила?
— Мы рады, что правительство пытается найти баланс между интересами пациентов и производителей. Пока закон не позволяет увеличить цену. Давайте дождемся новой методики ценообразования. Действительно, последние несколько лет у нас не было возможности повышать цену, несмотря на инфляцию. Поэтому имеет смысл говорить не только об инфляции этого года, но и всех предыдущих — за тот период, пока государство не разрешало поднимать цену. Я, честно говоря, не берусь подсчитать, о какой именно цифре может идти речь, но мы в любом случае будем проводить анализ по каждому продукту. Мы будем искать золотую середину между необходимостью оправдать производство и сохранять доступность для пациентов.
«Никаких компромиссов по качеству продукции не было»
— У вас новый партер — компания «Полисан», в чем суть соглашения с ним?
— Сейчас это соглашение о стратегическом сотрудничестве — его можно приравнять к меморандуму о взаимопонимании, но очень хорошем взаимопонимании. Следующая стадия — подписание соглашения о производстве, после которого можно будет запускать производственный процесс. В 2017 году, если все пойдет как надо, на «Полисане» начнется выпуск рентгеноконтрастных и магниторезонансных контрастных средств.
«Полисан» — один из высокоэффективных фармпроизводителей в России, нам с ними комфортно, и мы уверены, что сотрудничество с ними не скажется отрицательно на качестве производимых нами продуктов.
Мы будем поставлять активную субстанцию, а все остальное — от закупки ингредиентов и производства препарата до упаковки — будет делать «Полисан». То есть планируется производство полного цикла.
В фармацевтике производство API, активного фармацевтического ингредиента, почти все компании в мире стараются производить на как можно меньшем количестве заводов, чтобы контролировать качество. Смешивание этой субстанции с неактивными ингредиентами и производство лекарственной формы, а также упаковка — это то, что мы планируем локализовать.
— Сколько вы планируете вложить в этот проект?
— Размер инвестиций я раскрыть не могу, но мы будем передавать множество ноу-хау, и это отнюдь не маленькое вложение. Мы, если хотите, таким образом попадаем в зависимость от местного производителя, мы действительно передаем технологии и делаем российскую индустрию сильнее. Второе — это создание новых рабочих мест на «Полисане», потому что им понадобятся новые люди для этого проекта. И третье, мы должны будем платить «Полисану» за производственные услуги.
— По сути это будет аренда мощностей?
— Да, но с трансфером наших ноу-хау, что очень важно для фармацевтических компаний.
— «Полисан» должен будет построить для проекта новые мощности по стандартам Bayer?
— Я не могу раскрывать детали будущего соглашения.
— Есть шорт-лист новых партнеров, с которыми вы были бы готовы сотрудничать?
— Было бы преждевременно говорить об этом. Во-первых, у нас уже есть партнеры, с которыми мы работаем. В 1995 году мы локализовали наше производство товаров для животных совместно с Федеральным центром охраны здоровья животных, в 2003-м — сельскохозяйственные продукты, сейчас — фармпродукцию, это договоры с «Медсинтезом» и «Полисаном».
Во-вторых, мы идем от продукта. Сейчас мы анализируем, какие именно продукты имеет смысл еще локализовать в России с условием решения конкретной задачи — чтобы российские пациенты выигрывали в доступе к нашим лекарствам. Эта цель общая как для нас, так и для российских властей. И когда мы определимся с тем, какие продукты мы хотели бы локализовать, тогда и будем принимать решение о том, с кем бы мы хотели это сделать.
— По какой причине был отложен выпуск локализованного «Авелокса» на мощностях «Медсинтеза»? Он же должен был начаться еще в 2014 году?
— Мы поставили себе задачу сделать все, чтобы никаких компромиссов по качеству и безопасности продукции не было. Поэтому лучше еще на пару-тройку месяцев задержаться с запуском, но зато гарантировать высокое качество.
— Проблема была в «Медсинтезе»?
— Мы довольны партнерством с «Медсинтезом», просто это очень сложный производственный процесс.
С «Медсинтезом» у нас было заключено соглашение о стратегическом партнерстве, и в первую очередь оно касается антибиотиков, препарата «Авелокс», инъекционная форма которого будет выпускаться в России с третьего квартала 2015 года. Второе — это наши контрастные средства для радиологии, по которым «Медсинтез» берет на себя обязанности по упаковке.
Я не могу говорить о конкретных цифрах инвестиций. Соглашение не предполагает создания совместного предприятия.
— Вы сами, когда болеете, лечитесь препаратами Bayer?
— Слава богу, я пока здоров, но, если что-то случится и если у Bayer есть препарат, который лечит именно это заболевание, я, конечно же, предпочту именно его.
Bayer
Немецкий концерн специализируется на производстве фармацевтических препаратов, средств для защиты растений и высокотехнологичных материалов. Основанный в 1863 году, он стал известен благодаря двум брендам — аспирин и героин (до Первой мировой войны продавался в аптеках как средство от кашля).
Первое представительство концерна за пределами Германии появилось в России: в 1876 году в Москве была открыта фабрика анилиновых красителей «Фридрих Байер и Ко». В 1978 году Bayer вернулся в страну — в СССР был открыт его филиал. В 1994-м в Москве было зарегистрировано юрлицо ЗАО «Байер».
В 2010 году Bayer запустил первое производство в России — завод по изготовлению полиуретановых систем в подмосковном Ногинске. В ноябре 2012-го Bayer и «Медсинтез» договорились о производстве препарата «Авелокс» на территории России, но оно до сих пор не началось.
Нильс Хессманн
Родился в Бельгии. В университете Антверпена изучал прикладную экономику. В 1992 году начал работать менеджером по исследованию рынков в немецкой фармкомпании Schering. В 1996-м возглавил отдел маркетинга компании по Румынии и Молдавии. В 1999-м начал руководить подразделением Schering в Казахстане, в 2001-м — в Греции.
В 2006 году Bayer поглотила Schering, год спустя Хессманн возглавил подразделение Schering в Нидерландах и занял пост генпредставителя подразделения Bayer HealthCare в этой стране. Фактически, по собственному признанию, он руководил интеграцией Schering в Bayer.
В ноябре 2011 года Хессманн возглавил Bayer HealthCare в Южной Корее, откуда перешел на работу в Россию. 1 марта 2015 года был назначен новым гендиректором ЗАО «Байер» и генпредставителем Bayer в СНГ.