Вне конкуренции: почему для промышленности наступили хорошие времена
Нетрудовые доходы
Однажды в 1990-е годы мы с директором и владельцем нижегородского завода «Гидромаш», Героем Соцтруда Владимиром Ильичом Лузяниным пришли в торговый зал «Тройки Диалог» на экскурсию, посмотреть новую экономику. Увидев в трейдинговом зале множество компьютеров, он сразу спросил: «Что ребята проектируют?» А когда узнал, чем на самом деле занимаются трейдеры, развернулся и сказал мне: «Жить на нетрудовые доходы — это несерьезно». Будучи человеком старой закалки, он не понимал, как добавленная стоимость может создаваться путем спекуляций на фондовом рынке. По его мнению, основой экономики может быть только промышленность.
Лузянин оказался по-своему прав. В 1998 году разразился финансовый кризис: финансовые рынки обвалились, пирамида ГКО рухнула, рубль обесценился. При этом реальный сектор получил импульс для развития. На «Гидромаше», который годами страдал без госзаказа, появились и наши и зарубежные покупатели, обороты завода стали расти.
Финансовая система в России всегда была слабо связана с реальным сектором — нас кредитовали собственные заказчики, платя авансом, акционеры, но никак не банки, поэтому и кризис 1998-го ударил в первую очередь по самим финансистам, а не по промышленникам.
Что-то похожее происходит и сейчас. Выручка нашей группы станкостроительных заводов СТАН ежегодно удваивается. Основные драйверы — политика Минпрома, направленная на импортозамещение, обновление основных фондов в промышленности и слабый рубль, конечно.
Неэффективность как преимущество
Мы делаем обрабатывающие станки в России: наши заводы располагаются в Иваново, Стерлитамаке, Коломне, Рязани, инжиниринговый центр — в Москве. В среднем 80% комплектующих мы выпускаем сами, а 20% закупаем за рубежом. В мировой практике пропорция обратная. Еще совсем недавно казалось, что такое «натуральное хозяйство» неэффективно, что надо отдавать на аутсорсинг максимум производственных операций. В целом и на долгой дистанции это верно. Но есть нюансы. Когда четыре года назад мы начали инвестировать в станкостроение, то быстро поняли, что литье хорошее в Германии, обработка — в Китае и Швейцарии и т.д. Но каждый раз, когда мы подсчитывали логистические издержки, риски и затраты на управление (ведь поставщиков, даже зарубежных, нужно уметь контролировать), то решали отложить аутсорсинг на потом, а пока заняться внутренней эффективностью процессов, поискать резервы в ней.
У российской промышленности есть огромное, хотя и неочевидное, преимущество для старта — неэффективные бизнес-процессы. Если инвестор покупает немецкое, японское или американское предприятие, то снизить издержки за счет роста эффективности трудно, приходится биться за доли процента в себестоимости. Гораздо больше и быстрее можно сэкономить, банально наведя порядок на своем предприятии: сконцентрировав оборудование в одном цеху, отстроив систему закупок и продаж.
Гигантский потенциал экономии в управлении ценообразованием. Раньше многие директора просто не знали, какова себестоимость их станков, и зачастую продавали оборудование себе в убыток, по ценам, которые готовы были платить заказчики. Мы же выстраиваем систему с помощью финансистов, работавших в розничной торговле и привыкших действовать в конкурентном поле, считать каждую копейку. Теперь мы видим реальную себестоимость станков, а это необходимо для принятия управленческих решений, какие станки выпускать, а какие нет.
Конечно, рост курса валюты в 2–3 раза позволил нам выиграть конкуренцию по цене, но делать ставку только на это было бы ошибкой. На рынке станкостроения никого не интересует дешевый товар, всех интересуют прежде всего качество и постпродажное обслуживание. Если при этом товар еще и дешевле стоит, отлично. Сейчас у нас два пути — мы можем попытаться демпинговать либо работать с нормальной маржой, инвестируя ее в развитие новых продуктов, воспитание новых кадров и модернизацию собственного производства. Второй путь куда более перспективный.
До нынешнего кризиса импорт станков в целом достигал 95%, а станков для специальных операций — почти 100%. Модернизация всей российской промышленности до недавнего времени была основана на импорте. Сейчас все изменилось. Легко расти, когда никто особо не обращает на тебя внимание. Если у тебя 30% рынка, невозможно быстро вырасти в три раза. А если у тебя всего 2% рынка, то никто из мировых лидеров не воспринимает тебя как конкурента, поэтому вполне возможно вырасти и в шесть раз, до 12%. А там и до 24% — уже «всего» в два раза.
Курс на модернизацию
19 апреля на съезде Союза машиностроителей России, где я вхожу в бюро правления, президент Владимир Путин первоочередной задачей на ближайшее время назвал преодоление излишней зависимости от зарубежных технологий в станкостроении: «Нужно сформировать собственное современное станкостроение, продолжить его формирование на основе самых современных разработок, и зарубежных, и отечественных».
Изменилось отношение правительства к промышленности. Еще 5–7 лет назад в России, по сути, не было промполитики. Сейчас Минпром взял курс на последовательное формулирование ее основ и их реализацию, например на импортозамещение, согласно которому неважно, как называется компания и кто ее акционеры — иностранцы или свои, главное, чтобы ее проектирование и производство были размещены в России. Это очень важный сигнал для бизнеса. Минпром создал такой инструмент, как инвестиционный контракт, вступил в силу закон о промышленной политике. Все это дает уверенность в том, что наши инвестиции (а это длинные деньги, на 10–15 лет) позволят построить глобально конкурентоспособную в определенных нишах компанию.
Износ оборудования в стране достигает 80%. Справедливости ради стоит отметить, что ничего страшного в этом нет. Расхожее мнение, что заводы вот-вот встанут из-за ветхости, это миф. На самом деле появились современные обрабатывающие центры, которые заменяют десятки и сотни устаревших станков, что позволяет быстро и безболезненно модернизировать производство. Огромный цех, где раньше стояло, условно говоря, 200 станков и работали 800 человек в три смены, сейчас можно заменить десятком станков, с обслуживанием которых могут справиться 30–40 человек. По сути, современный станок — это маленький завод.
На упомянутом уже съезде Союзмаша России Владимир Путин привел статистику, как кардинально обновились в последние годы основные фонды в ряде секторов машиностроения. Так, на мощностях, которые были введены за последние пять лет, сейчас выпускается около половины магистральных тепловозов и электровозов, легковых автомобилей и около 40% автобусов, более трети холодильников, морозильников и стиральных машин. На новых мощностях ведется сборка телевизоров. В производстве газовых плит и водонагревателей обновлено около 50% мощностей.
Впрочем, по другим отраслям машиностроения производственные мощности за последние 15 лет обновились не более чем на 10–15%, так что сделать предстоит еще много. Лет на десять наша компания будет точно обеспечена работой благодаря внутреннему рынку.
Когда нет денег
Санкции в отношении российских банков не оказали почти никакого влияния на наш сектор машиностроения. И до санкций банки не давали нам займы под те проценты, при которых производство было бы конкурентоспособным.
Большая часть промышленности у нас как будто выключена из кредитно-финансовой системы страны. Как, например, получить кредиты станкостроительным предприятиям? Ликвидных залогов нет по определению, глубина продаж мала, ведь все заказы по 44-ФЗ и 223-ФЗ на конкурсах. Мы не можем с потребителем, например с ОАК, заводами «Роскосмоса», «Ростеха», заключить контракт на много лет, хотя и понимаем, что точно будем выигрывать конкурсы и получать заказы, у них же большая программа техперевооружения. Формально выполнить условия, предъявляемые банками, невозможно.
При этом в ряде стран наши конкуренты машиностроители получают кредиты даже под отрицательные ставки. Более того, в Швейцарии, например, заводы получают финансовую поддержку еще и на федеральном, кантональном и муниципальном уровнях. Потому что все уровни власти там борются за привлечение производств на свою территорию. Открыть супермаркет, полный «глобальных» товаров, можно очень быстро, но он даст региону всего несколько рабочих мест и при этом будет вытеснять локальный торговый бизнес, который, как правило, реализует местные товары. Другое дело — строительство завода. Как минимум 30–50 лет он будет обеспечивать рабочие места, платить налоги, а его сотрудники будут тратить зарплату внутри региона.
У нас такой системы дотаций нет, а финансовая система предлагает локальным производителям деньги под 18–30% годовых. Почти все, что мы нарабатываем благодаря росту эффективности управления, что выигрываем за счет скачка валют, высасывает кредитно-финансовая система. Винить в сложившихся обстоятельствах банкиров бессмысленно. Наполненность российской экономики деньгами в разы меньше, чем в любой развитой стране. Отношение денежной массы М2 к ВВП в России — 45%, а в КНР — почти 200%. Мы боимся эмиссии, потому что нас все время пугают инфляцией, в результате деньги и стоят так дорого. Но не наращивая кредитной нагрузки невозможно развивать производство. Это справедливо для отдельной компании, это же справедливо и для промышленности страны в целом.