Разрыв шаблона: как Навальный испортил Путину президентскую кампанию
Свежие данные социологов (опросы Левада-центра, проведенные 31 марта — 3 апреля) позволяют сделать первые выводы относительно эффекта оппозиционной акции 26 марта с точки зрения ее влияния на массовое общественное мнение.
Цифры и интерпретации
Результаты впечатляют. Общероссийская узнаваемость Навального (по сравнению с опросом начала марта) выросла с 47 до 55%, а доля в принципе готовых проголосовать за него на президентских выборах — с 10 до 18% (среди тех, кто знает, кто такой Навальный).
Следует иметь в виду, что результаты массовых опросов в условиях укрепляющегося авторитаризма (авторитарной консолидации) имеют определенное «консервативное смещение». Это означает, если по-простому, что людям, менее склонным поддерживать режим и его лидеров, а также доминирующую (официальную) точку зрения на текущие события, сложнее и дискомфортнее участвовать в опросах, чем тем, кто чувствует себя «заодно с правопорядком». Массовые опросы в такой ситуации (если они выполнены корректно) по-прежнему отражают тренды, изменения повесток и массовых настроений, но с определенным смещением в пользу официоза, так как лояльные группы оказываются «перепредставленными» среди достижимых для социологов респондентов. Это рабочая гипотеза, в подтверждение которой, впрочем, можно представить определенные данные. В частности, в отношении Навального этот эффект можно было наблюдать на мэрских выборах 2013 года, когда результаты оказались гораздо лучше тех, что видны были из социологических опросов.
Поэтому, несмотря на то что респонденты Левада-центра обильно транслируют официозный «негатив» в отношении Навального (действует «в интересах Запада» — 28% или в интересах группировок внутри власти — 17%), существенный сдвиг в узнаваемости и потенциальной поддержке, произошедший в течение месяца, свидетельствует о серьезном успехе. Этот сдвиг имел место среди более лояльной части общества, наиболее податливой телевизору, то есть отражает заведомо заниженную оценку реального эффекта мартовских событий.
Но еще более значимым и в своем роде сенсационным выглядит весьма высокий уровень сочувствия россиян к участникам акций 26 марта. Эти акции в известном смысле проломили пропагандистский «негатив» в отношении любых митингующих, «антимайданную» риторику Путина и пропагандистской машины, которой не удалось воспитать у россиян устойчивое отторжение уличной политики. По данным все того же опроса Левада-центра, 38% респондентов одобряют вышедших на акции людей, а 39% не одобряют (остальные затрудняются с выбором).
Такое равновесие в условиях информационной блокады и идеологического прессинга можно считать большим и даже удивительным успехом. В 2012 году требования митингующих также в целом одобряли около 40%, а негативное к ним отношение выражали примерно 45%. Но тогда ситуация в СМИ была гораздо мягче, чем сейчас, — не было такого уровня пропагандистской агрессии. Поэтому нынешний результат можно рассматривать как почти сенсационный: акции вызвали массовое (хотя и пассивное) сочувствие в национальном масштабе. Это можно утверждать вполне ответственно, и такой «прорыв к обывателю» дорогого стоит.
Разрыв шаблона
О протестах 26 марта написано уже много. Энтузиасты и скептики выложили свои аргументы. Первые утверждают, что на улицы вышло новое поколение, не страшащееся несанкционированных акций и «стилистически» недоступное нынешней пропаганде, чуждое ее реставрационных, квазисоветских повесток и языка. Заложен принципиально новый конфликт — поколенческий.
В поддержку скептиков, наоборот, можно заметить, что по абсолютным масштабам протесты 26 марта не превысили прежние (в пределе 100 тыс. человек). Они имеют тот же формат фана и воскресного экшена, что и протесты 2011–2012 годов, характеризуются тем же отсутствием программы даже в техническом смысле: протестующие не выдвигают и не формулируют требований, вокруг которых могла бы разворачиваться стратегия дальнейших действий. Кампания Навального вообще пока развивается скорее в стилистике фан-клуба, чем политического движения. Это позволяет привлечь к ней новые когорты, но затрудняет коммуникацию со старыми и закрепление достигнутых результатов, их политическую капитализацию. Наконец, и общий вопрос, является ли политизация молодежи вспышкой или фундаментальным трендом, также пока остается открытым.
Несмотря на все эти аргументы, безусловно состоявшейся акция 26 марта выглядит в другом смысле. Она стала своего рода разрывом шаблона и кардинальным вызовом президентской кампании Путина.
Действительно, целых пять лет президент потратил на то, чтобы «разобраться» с протестами 2011–2012 годов. Взятие Крыма, две войны, международные санкции и изоляция на международной арене, репрессии против активистов оппозиции и (даже, пожалуй, более широкие) в элитах. Все это должно было подвести Путина к новому сроку в роли полного хозяина положения и позволить переформатироваться на предстоящих выборах из «душителя свобод» в «отца нации», подготавливающего свой уход и выстраивающего устойчивую коалицию из силовиков, частно-государственной олигархии и технократов-модернизаторов. Протесты 26 марта возвращают его практически в начальную точку. Опять вместо «крымнаш» — «путинвор», речевки, кроссовки, Instagram. И значит, опять надо ограничивать, запрещать, подкупать, пугать, совершать резкие и рискованные политические виражи, от которых общество и элиты уже и так достаточно устали.
Путин против Путина
Если сформулировать шире, протесты 26 марта продемонстрировали ограниченность и хрупкость достигнутой авторитарной консолидации, ее частичную (по крайней мере) сфальсифицированность в публичной сфере, медиа и данных соцопросов. В 2011 году митинги не запрещались, пропагандистская машина не была мобилизована, а рейтинг Путина составлял завышенные, но на что-то похожие 62%. Теперь митинги запрещены, телевизор дымится от пропаганды, у Путина 82% — а народ снова на улицах. Тогда в чем вообще смысл этих пяти лет и этих 82%?
Вполне инсталлировать в России «среднеазиатскую модель» не удалось. 26 марта продемонстрировало, что за витриной авторитарного единства просматриваются контуры значительных протестных групп, сохраняющих или набирающих способность к мобилизации. Они не ощущают магию пропутинского сверхбольшинства, как это свойственно политически более ангажированным старым когортам. А свежие данные Левада-центра к тому же говорят о том, что эти группы так и не удалось надежно «изолировать» от основного электората, если 40% опрошенных их действия в целом одобряют. Нехитрая арифметика показывает, что часть «одобряющих» Путина в то же время одобряют участников акций против коррупции.
При этом равенство одобряющих и не одобряющих протесты граждан достигается за счет более консервативного села и малого города, а в среднем и крупном городе число одобряющих превышает число неодобряющих — примерно 42 против 37%. (Это можно пока высказать лишь как гипотезу, но некоторые данные указывают, что наряду с продолжающейся политизацией большого города начался и процесс политизации среднего города, от 100 тыс. до 500 тыс.)
Для того чтобы создать новые угрозы для режима и открыть окно возможностей для формирования действительно широкой оппозиционной коалиции Навальному, нужно будет перейти на новый уровень численности — вывести на улицы хотя бы полмиллиона или миллион человек. Сегодня это, в принципе, не кажется невероятным. Пока же достигнутый результат — неизбежное переформатирование президентской кампании Путина.
Вновь идти на выборы на 18-м году правления непросто. Красиво избраться в такой ситуации практически нереально. А красиво избраться на фоне долгосрочной стагнации и вовсе невозможно. По самым оптимистичным оценкам, ВВП России по итогам 2017 года превысит ВВП 2008 года всего на 4–5% — какой контраст к лозунгу первого путинского срока «удвоения ВВП за десять лет»!
Протесты 26 марта и реакция на них в массовых опросах показали, что переход к легитимности восточноазиатского типа (модернизационный авторитаризм) для Путина невозможен. Вероятны скорее ближневосточные сценарии: полицейско-олигархический режим, бесконечно борющийся с казалось бы слабой внутренней оппозицией в городском среднем классе и элитах на фоне усиливающейся эрозии правящей коалиции и бюрократических механизмов.
В общем, выборы 2018 года будут стоить России дорого. 20 лет несменяемого правления — это всегда очень дорого для экономики и социума.