Открытие архивов: как Украина рвет с советским прошлым
Почему Украина не Россия
Ментальный разрыв между Украиной и Россией нарастает, и траектории развития двух стран все сильнее расходятся. 9 апреля Рада приняла в первом чтении законопроект «О доступе к архивам репрессивных органов коммунистического тоталитарного режима 1917–1991 годов», согласно которому упрощаются правила доступа граждан к архивам силовых ведомств бывшего СССР, в том числе КГБ. Все документы из них должны быть переданы в архив Украинского института национальной памяти. Доступ к информации о штатных или внештатных сотрудниках репрессивных органов не может быть ограничен ни при каких обстоятельствах.
Все эти новации — движение в противоположном от российского направлении. Вкупе с отказом от понятия Великой Отечественной войны и переносом основного празднования на 8 мая (как в Европе) Украина все дальше уходит от России в плане отношения к общему прошлому.
Вопрос об открытии архивов КГБ играл в России какую-то роль в требованиях «демократов» на рубеже 1980-х и 1990-х годов. Впрочем, после окончательной победы Бориса Ельцина эта тема незаметно рассосалась за ненадобностью. Широкого общественного запроса на нее не было. Людям, столкнувшимся с трудностями элементарного выживания, было не до выяснения личностей доносчиков и осведомителей. Ельцин, опиравшийся на спецслужбы (олицетворением чего стал всесильный Александр Коржаков), был заинтересован в их лояльности, а любое ворошение прошлого могло только эту лояльность подорвать.
Поэтому надежды историков и общественных активистов на свободный доступ к архивам спецслужб были успешно похоронены. Страна решила отвернуться от своей истории, точнее, не захотела прощаться с ее привычной картинкой. Справедливости ради надо сказать, что какие-то документы с течением времени становились открытыми для исследователей. Например, несколько лет назад были, наконец, преданы гласности документы по «делу Берия» — и никакой сенсации они не вызвали. Но история КГБ последних десятилетий советской власти по-прежнему почти недоступна для исследователей. Что-то было уничтожено, как свидетельства слежки за Солженицыным, но основной массив закрыт за семью печатями.
Россия во многих отношениях остается советским государством с соответствующей идеологией и системой ценностей. Поэтому охранительная политика в архивном деле вовсе не удивительна. Столкновения с историческими фактами, их свободного обсуждения подобная идеология выдержать не может, и ставка на закрытость архивов органична для нынешней власти.
Прощание с секретами
Не случайно в Восточной Европе первыми шагами новых посткоммунистических правительств были меры по раскрытию архивов спецслужб. Подобные меры рассматривались как гарантии, что прошлое не повторится, как решительное прощание с практиками тотальной секретности. Важно подчеркнуть, что именно простые люди стояли на страже права граждан знать — заведено ли было на них досье и что в нем содержится?
После падения коммунистического режима в ГДР группы активистов начали акции по захвату зданий «Штази», чтобы не допустить уничтожения документов. Нынешний президент Германии Йоахим Гаук, бывший диссидент, был назначен председателем специального комитета по контролю за реформированием спецслужб, а затем долгие годы был уполномоченным правительства по использованию архивов «Штази». Это была высокая и важная должность, с большим объемом полномочий. Но Гаук проводил свою работу под контролем общественности и с постоянной опорой на нее и на журналистов. Малейшие попытки чиновников ограничить доступ к документам вызывали громкую ответную реакцию СМИ и населения. Постепенно были выработаны правила использования архивов — так, чтобы учесть интересы и государства, и общества, и частных лиц, не допустить возможностей шантажа, вторжения в личную жизнь.
Подобные шаги были предприняты практически во всех странах Восточной Европы и Прибалтики. Но ничего подобного в России не наблюдалось. А в условиях общественной апатии и безразличия чиновники могли делать что хотели. Ситуация с архивами — это лишь частное отражение общей ситуации отказа от изменений, ставки на «подмораживание».
Мумия и мы
Что же касается Украины, то надо заметить, что открытием доступа к архивам Рада не ограничилась. В тот же день приняты и другие важные законопроекты, в том числе «Об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов в Украине и запрет пропаганды их символики». Он предусматривает демонтаж памятников всем деятелям Компартии и смену всех географических названий, связанных с советским и партийным руководством. В 1990–1991 годах по Украине уже прошла первая волна десоветизации топонимики, когда Готвальд вновь стал Змиевым, Жданов — Мариуполем, а непроизносимый Карло-Либкнехтовск — Соледаром. Но последствия нового решения будут гораздо серьезнее.
Одно дело — снос памятников Ильичу, другое — переименование тысяч улиц, площадей и переулков Дзержинского, Кирова и прочих Свердловых. Это, во-первых, весьма затратно, во-вторых, вызовет негативную реакцию людей, проживающих там уже по семьдесят-восемьдесят лет и свыкшихся с этим названиями. Более того, теперь под вопросом названия двух областных центров и областей — Кировоградской и Днепропетровской, в которой проживает несколько миллионов человек. И как теперь будут именоваться эти города? Кировоград в прошлом назывался Елисаветоград, в честь святой Елизаветы (небесной покровительницы императрицы Елизаветы), Днепропетровск — Екатеринослав, по аналогичным основаниям. Ясно, что имена, связанные с российскими императрицами, не вернут. Но как тогда быть? Кировоград предлагают назвать Скифополь, Днепропетровск — Сичеслав, либо сохранить разговорное название Днепр.
В любом случае споров предстоит немало, и топонимические баталии неизбежны. Есть города и поменьше — Артемовск, Ватутино, Котовск, Дзержинск, и бесконечное множество поселков и сельских населенных пунктов. Остается также непонятно, как быть с другими советскими, несущими идеологическую нагрузку названиями — такими как Первомайск, Комсомольск, Красноград? То же самое касается имен иностранных теоретиков марксизма, от Карла Маркса до Клары Цеткин.
В России в 1990–1992 годах также были попытки что-то изменить в топонимике. Но как и многие другие реформы, дело остановилось, причем даже не на полпути, а в самом начале. Вернулись Санкт-Петербург и Екатеринбург, зато остались Ленинградская и Свердловская области. А в целом во всех городах Всехсвятские и Преображенские некогда площади так и носят имена Свердловых и Кировых, мы живем на ленинских проспектах, и городские центры украшают статуи Ленина.
Мавзолей на Красной площади — одно из самых зримых свидетельств ничтожности реальных перемен после 1991 года. Причем популярность Владимира Путина сегодня такова, что если он решит вынести мумию и закрыть учреждение, никаких массовых протестов ожидать не приходится. А значит, это именно сознательное решение власти и дальше поддерживать реликты Совка — вероятно, потому что они ей важны и дороги сами по себе, а не потому, что это способно вызвать в обществе напряжение.