Издержки демократии: как в Турции борются за наследие Ататюрка
Турецкий парламент официально запустил механизм конституционных реформ, которые станут переломом в политической истории республики. Одобрив в первом чтении законопроект, предполагающий переход к президентской системе, Великое национальное собрание Турции совершило акт если не символического самоубийства, то как минимум самопожертвования. Если законопроект со всеми поправками будет принят, то его вынесут на референдум, который должен состояться в течение 60 дней со дня утверждения парламентом. Большинство в 330 голосов (из 550) правящей Партии справедливости и развития (ПСР), без сомнения, собрать труда не составит. В первом чтении «за» высказались 343 депутата. А вот результаты будущего референдума куда более туманны.
Концентрация власти
Если можно было бы применить к действиям политических институтов метод Фрейда, то решение парламента Турции врачи объяснили бы мортидо — тягой к смерти. На самом деле стремление законодательного собрания сложить с себя множество полномочий и стать приложением к президентской администрации толкуется гораздо проще. Реджеп Эрдоган, всенародно выбранный президентом в августе 2014 года, уже тогда совершил своего рода конституционный переворот, сразу подчинив себе исполнительную власть. Партия, из которой он официально вышел, подчиняется ему целиком. Системе единоличного правления необходимо легитимизироваться, ведь юридическое несоответствие реальному положению вещей влечет за собой риски. Если, например, завтра премьер-министр Турции Бинали Йылдырым вдруг вспомнит, что, вообще-то, он в стране главный, то буквально в течение нескольких дней Эрдоган может превратиться в свадебного генерала, то есть в президента Турции, соответствующего законному статусу. Такое развитие ситуации немыслимо, но, перефразируя шутку, настоящий параноик знает: если что-то невозможно, то это хорошо законспирированное «возможно».
Политическую историю Турецкой Республики условно можно поделить на два этапа: однопартийный (1923–1950) и многопартийный (с 1950 года по наши дни). Отличаются они в основном публичностью роли политических элит. Если до середины XX века элиты и политический истеблишмент во многом совпадали, то в послевоенную эпоху элиты отошли на второй план, позволив политической энергии находить выход в ходе предвыборной борьбы и допустив в политику новых людей. Когда ситуация выходила за рамки дозволенного, вмешивалась армия, столп кемализма, и приводила политиков в чувство. Перевороты 1960, 1971, 1980 и 1997 годов именно «перезагрузка» операционной политической системы при незначительном обновлении силового «железа».
В XXI веке произошло нечто новое: ПСР смогла занять последовательно политическую сферу, внедриться глубоко в экономику и нейтрализовать военных. Последним актом перед кульминацией стали события июля прошлого года, которые лидер оппозиции Кемаль Кылычдароглу метко назвал «контролируемым переворотом». Главный его результат — тотальная зачистка всех нежелательных элементов, в том числе в армии. В то же время нельзя сказать, что Эрдоган не учитывал интересы разных групп и не кооптировал их во власть. Как и полагается в любой человеческой истории, главный герой на протяжении всего сюжета постоянно меняется. Эрдоган умело менял союзников, соратников и идеологии, «снимал», по его собственному выражению, «разные рубашки» и «надевал» их опять. Неизменной оставалась только конечная цель — суперпрезидентская республика во главе с самим собой. То есть изменение основ республики, заложенных Ататюрком.
Сегодня рядом с турецким президентом нет «умеренных исламистов» Абдуллаха Гюля, экс-президента, и Бюлента Арынча, бывшего спикера парламента, которые основывали партию. Нет профессора-международника и бывшего премьера Давутоглу, чьи теории внешней политики давали большие плоды, пока не началась «арабская весна». Нет и проповедника Фетхуллаха Гюлена, со сторонниками которого Эрдоган шел вместе в ЕС, поднимал турецкое образование и боролся с армией. Нет либералов и многих других, поддержавших демократические реформы 2000-х. Зато готов буквально жизнь отдать за Эрдогана вице-премьер Сулейман Сойлу, несколько лет назад обвинявший турецкого лидера в сеянии хаоса и желании быть «падишахом». Плечом к плечу с ним Нуман Куртулмуш, обзывавший Эрдогана, кроме прочего, лицемером из-за его политики в отношении Израиля. Старые армейские чины, посаженные при личном участии Эрдогана, вдруг возвращаются на свои посты и даже получают повышение. Непримиримые турецкие националисты и светские олигархи неожиданно оказались крепкой опорой режиму, а старые исламисты и демократы — его серьезными критиками. Кажется, Эрдоган переборол и перехитрил всех, меняя окраску и прибегая к самым разным методам. Остается только одна, самая большая проблема — народ.
Консервативное большинство
Рейтинг ПСР и количество тех, кто поддерживает смену формы правления в Турции, — вещи разные. За последнюю декаду правящая партия получала на парламентских выборах от 40 до 50%. Сторонников президентской системы всегда было пунктов на десять меньше. Даже среди электората ПСР лишь два человека из трех считали, что нужны такие кардинальные изменения. После неудавшегося, но удачного для турецких властей переворота ситуация немного поменялась, и сторонники конституционной реформы догнали противников, при большом количестве неопределившихся. Однако последние опросы конца 2016 года показали: мнение людей отыграло назад, и соотношение восстановилось — более половины избирателей против и лишь трое-четверо из десяти выступают «за». Турки достаточно консервативный народ именно в плане поддержки республиканских ценностей. Многие не хотят рисковать и возвращаться во времена султана Абдул-Хамида II, который сам даровал народу конституцию в 1876 году и сам же вскоре разогнал оказавшийся неугодным парламент. Турки справедливо указывают проправительственным политикам, что они пришли к власти и добились успеха, пользуясь как раз существующей политической системой. Кроме того, они воочию видят, как могут закручиваться гайки даже при парламентской республике, и боятся представить, что может быть, когда никакие законы не будут сдерживать лидера страны. Экономическое положение страны в последние годы только ухудшается, в том числе из-за действий властей. Политика явно вмешивается в экономику, в недавнем падении курса турецкой лиры Эрдоган тут же обвинил «террористов с долларами в руках».
Можно с уверенностью сказать, что рациональные доводы за оставшееся время никого не переубедят. Но политические технологии кроме маркетинговых включают в себя и другие, часто нелигитимные — административные, юридические, террористические, в конце концов. Режим чрезвычайного положения, введенный после июльских событий, не отменят до проведения референдума. Он не позволяет, например, проводить митинги оппозиции. А правительство может принимать законы в обход парламента. Каждый нелояльный властям в Турции сегодня рискует внезапно обнаружить себя в группе «экстремистов-переворотчиков» и оказаться в тюрьме с несколькими десятками тысяч людей, арестованными за последние полгода. Также нельзя не вспомнить, как в 2015 году после слабого результата правящей партии на июньских парламентских выборах Турция «взорвалась» реальными терактами. За несколько месяцев погибли несколько сот человек. Испуганный электорат «вернул» в ноябре 10%, и ПСР вновь смогла в одиночку сформировать правительство.
Что ждет страну в течение двух месяцев до референдума — неизвестно, но точно не спокойствие и честная предвыборная кампания. Также сложно прогнозировать будущее Турции исходя из вероятных результатов голосования. Если в итоге турецкий лидер победит, то что он сделает со своим «святым Граалем» в развязке драмы? Использует во благо людей или, как обычно на Ближнем Востоке, для пожизненного сохранения своего положения? Если же у него не получится де-юре взять всю власть, какие еще конфликты это за собой повлечет? Я бы посоветовал всем запасаться попкорном, если бы это не касалось судеб десятков миллионов людей в самой Турции и сотен миллионов — в регионе.