Управление патриотизмом: как власть «помогает» россиянам понять мир
Дискуссии об общественной поддержке внешней политики Кремля часто отталкиваются от таких понятий, как эффект «сплочения вокруг флага», либо исходят из того, что обилие патриотического вещания в отечественных СМИ стимулирует поддержку официального внешнеполитического курса. Однако патриотизм — коварное понятие, и далеко не очевидно, что патриотические настроения напрямую преобразовываются в поддержку внешней политики правительства. Несмотря на постоянно возраставшие за последние пятнадцать лет усилия Кремля по интенсификации патриотического воспитания, представления российских граждан о патриотизме разнообразны, порой противоречивы и часто аполитичны. Рассмотрение понимания «бытового патриотизма» россиянами предоставляет возможность выявить источники и границы поддержки внешней политики Кремля.
В данной статье мы анализируем результаты 65 глубинных интервью, проведенных с российскими гражданами в Тюмени (2014 год) и Перми (2015 год), за которыми последовали фокус-группы с госслужащими, пенсионерами и студентами в Перми. Респондентам задавали вопросы об их повседневной жизни, о том, что означает быть патриотом, об их понимании родины, о различии между патриотизмом и национализмом, об их соображениях по поводу советской эпохи и 1990-х годах, а также о долге патриота.
Официальный и бытовой патриотизм
Начиная с 2001 года российское правительство стало уделять особое внимание патриотическому воспитанию. Специальная государственная программа делала особый упор на военно-патриотическое воспитание c помощью СМИ, общественных организаций, деятелей науки и правоведов. В условиях усиления внешних вызовов задача стала приоритетной. Соответственно, проект программы на 2016–2020 годы предлагает увеличение бюджета более чем на 300%, до 1,9 млрд руб. Головными исполнителями государственной программы являются Минобороны, МЧС, Министерство культуры, Министерство образования и науки, а также Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям (Роспечать).
Проект программы 2016 года понимает патриотизм как набор социальных принципов и практик: «[Патриотизм — это] базовая направленность социального поведения граждан, выражающая высший смысл жизни и деятельности личности, проявления долга и ответственности перед обществом, формирующая понимание гражданином России приоритета общественных интересов над индивидуальными вплоть до самопожертвования, пренебрежения опасностью для личной жизни и здоровья при защите интересов Отечества».
В отличие от этой трактовки большинство россиян определяют патриотизм просто как «любовь к родине». В целом патриотизм в глазах большинства видится как нечто аполитическое и очень личное. К примеру, празднование Дня Победы связывается с патриотизмом, так как понесенные Советском Союзом во Второй мировой войне огромные потери коснулись практически каждой семьи. Подчеркивая первостепенность семейных уз, участники интервью и фокус-групп указывали, что акция «Бессмертный полк» оказывает мощное эмоциональное воздействие как на зрителей, так и на самих участников. В то же время по поводу эксплуатации властями таких символов, как георгиевская ленточка, мнения разделились.
Респонденты определяли патриотизм в основном с точки зрения места и культуры: делать свою работу, заботиться о своих соседях и родных, не уезжать из родного города (или из России), сохранять русский язык и культурные традиции, преподавать и изучать российскую историю. При этом граждане по-разному определяют патриотизм вообще и понятие «быть патриотом»: последний концепт имеет политическую коннотацию. Другими словами, патриотизм — персонален, нормативен и абстрактен, в то время как «быть патриотом» — это уже публичная политика. Респонденты заметно смущались и даже волновались, когда их спрашивали, что значит быть патриотом в сегодняшней России. Практически в каждом случае они уточняли, интересуюсь ли я их личным мнением или тем, как это понимают «все остальные».
Патриотические практики и внешняя политика
Среди множества ассоциируемых с патриотизмом практик выявлены два набора, связанных с российской внешней политикой. Первый набор включает оценки респондентами политики (сравнение и ностальгию). Второй набор касается индивидуального действия или субъектности (противопоставление, защиту и потребление).
Сравнение. Вне зависимости от политической ориентации респондентов сравнения с Западом служат для демонстрации нормальности России: она совершает те же ошибки в историческом развитии, так же ностальгирует по поводу прошлого, стремится к тем же универсальным целям и ценностям. Некоторые респонденты даже выразили озабоченность относительно того, что россияне недостаточно патриотичны по сравнению с американцами или украинцами. Однако во время второй серии интервью респонденты (особенно пенсионеры и государственные служащие) начали подчеркивать нормальность культурных различий между коллективистской Россией и индивидуалистическим Западом.
Ностальгия. В сегодняшней России ностальгия в первую очередь направлена на позднесоветский период, и более конкретно на опыт советской молодежи. Для представителей старших поколений характерны воспоминания об участии в пионерской организации, производственных бригадах или в московской Олимпиаде 1980 года. Респонденты часто подчеркивали, что ностальгия по советскому прошлому не имеет политической составляющей, хотя в фокус-группах она влияла на оценки социальной политики государства.
Несколько иную картину дает изучение российской молодежи. Как показали интервью в фокус-группах со студентами российских университетов, ностальгия по советским временам запускает различные нарративы: сквозь розовые очки студенты видят, что у россиян было функционирующее государство, гарантированное трудоустройство, превосходное образование, социальный капитал, безопасность и уважение, высокий жизненный уровень при низких ценах. Для всех поколений ностальгия связана с понятиями нормальности, и на сей раз нормальность определяется через данные нарративы советского прошлого. В отличие от более амбивалентной практики сравнения ностальгия усиливает представления о России как имеющей свой собственный, отдельный от Запада путь.
Противопоставление. Для тех, кто скептически относится к правительству, быть современным патриотом означает считать врагами США, НАТО и Запад в целом. Как выразился один из респондентов, «мы окружены врагами, мы могли бы делать что-то хорошее или благородное, но они нам мешают». Противопоставление необязательно должно принимать форму войны; оно истолковывается скорее как защита, нежели как агрессия. Для большинства противопоставление Западу — это достойный ответ на западные санкции (поддержка импортозамещения) и на вмешательство Запада в дела Украины (помощь беженцам или Донбассу). Противопоставление оправданно из-за неправомерных действий союзников из стран Запада (наиболее недавний пример — Турция), злонамеренным изображением России западной пропагандой и в целом — восприятия поведения Запада в истории его взаимоотношений с Россией как высокомерного и эксплуататорского.
Стоит отметить, что противопоставление как практика плавно переходит с внешних на внутренних врагов. Некоторые из тех, кто поддерживает режим, изображают оппонентов в качестве «пятой колонны» или «агентов влияния». Вместе с тем почти все респонденты охарактеризовали участие в политике как противоречащее патриотизму: если патриотизм является индивидуальной и настоящей любовью к родине, то политики пытаются вертеть этой любовью и искажают ее в своих целях. Затягивание поясов в эпоху санкций для многих означает, что бюрократы и политики не имеют права ездить за границу или владеть зарубежными активами.
Защита. В качестве патриотической практики защита является расхожей и в то же время разнообразной. В интервью защита ассоциируется с рядом объектов — родиной, правительственными интересами, отечественными рынками, экологией, исторической памятью и так далее. В этом смысле защита — скорее абстрактный принцип, который зависит от восприятия угрозы. Конечно, некоторые респонденты полагали, что существует прямая внутренняя угроза, расширяя понятие за счет защиты родины от вражеских агентов. Один респондент отметил: «Я не знаю иностранных агентов, однако я уверен, что они существуют. Не зря о них говорят [в СМИ]». Чаще респонденты ассоциировали патриотизм с конституционным долгом защищать страну (можно отметить, это был один из тех редких случаев, когда Конституцию упоминали в разговорах о патриотизме), причем вне зависимости от того, служили ли они в армии.
Потребление. В то время как респонденты практически игнорировали потребление в качестве патриотической практики в 2014 году, его стали все чаще упоминать к концу 2015 года. Благодаря этой практике можно представить себе масштабы влияния распространяющегося публичного дискурса касательно санкций, импортозамещения и экономического кризиса. Респонденты говорили о покупке местных и российских продуктов в целом, но многие с трудом могли привести конкретные примеры.
Механизмы патриотического упрощения
Патриотизм — сложное понятие, хотя большинство людей интуитивно ожидают от него простоты. В фокус-группах дискуссии не раз достигали той точки, когда участники отмечали, что понимание патриотизма перегружено и выходит за пределы здравого смысла. Внешняя политика также сложна и противоречива, но с какого-то момента патриотические граждане вытесняют сложное понимание, задействуя разнообразные когнитивные стратегии.
Некоторые граждане упрощают внешнюю политику посредством персонификации: они описывают таких известных политических деятелей, как Владимир Путин, премьер-министр Дмитрий Медведев, министр обороны Сергей Шойгу и министр иностранных дел Сергей Лавров, как любящих родину людей и полагают, что их действия сводятся к этой любви. Государственные служащие в наибольшей степени склонны к персонификации; при этом она зачастую выливается в прямое обвинение зарубежных стран (особенно Западной Европы и США). В характерной перепалке один из участников фокус-группы воскликнул: «Большая часть страны поддерживает [Путина]. Когда мы говорим «Крым наш», мы даем Америке то, что она заслуживает… Это вдохновляет». Связь патриотизма с семьей также нашла свое выражение через неприятие гомосексуальности как болезни Запада, угрожающей семейным ценностям в России.
Другие прибегают к упрощениям посредством назначения виновных: внешнеполитические проблемы объясняются неудачным следствием близорукости или неправомерных действий других государств. В итоге Россия ограничена в своих возможностях поступать как следует в международных делах. В групповой дискуссии пенсионеры больше всех были склонны искать виновных. В основном их беспокоила американская «мягкая сила» и планы Америки «разобщить» российское общество.
Упрощение также может осуществляться посредством экстернализации, при которой интуитивное понимание патриотизма и морали связывается с ролью государства в международных отношениях. Чаще всего это предполагает ностальгию по советскому периоду. Как съязвил один из респондентов, «как патриот, я не знаю гимна России. Но я знаю гимн СССР, который я выучил в школе». Студенты были склонны к экстернализации, оценивая нынешнее положение дел в соответствии с советскими достижениями во внутренней и внешней политике. Вместе с тем студенты также были склонны увязывать ностальгию по советскому прошлому с современными формами потребления. Студенты также оценили гуманитарную помощь Восточной Украине и другим регионам как свидетельство роста влияния России на международные дела до уровня СССР. В то же время они были гораздо лучше осведомлены о конституционной структуре государства и считали, что политически активные граждане полезны России.
Заключение: от патриотических практик к подотчетности политики
Стоит обратить внимание на то, какие понятия не были упомянуты в качестве имеющих отношение к внешней политике. Религия, и в частности православие, почти не были отмечены в данном контексте. Несмотря на популяризацию «Новороссии» на государственном и медийном уровнях, о царском периоде в связи с патриотической практикой упомянули лишь очень немногие респонденты. Также стоит отметить, что этнический национализм, часто фигурировавший в дискуссиях о патриотизме, редко присутствовал в оценках внешней политики или политики Кремля в отношении Украины. Наконец, в контексте внешней политики ни разу не упоминалась коррупция, хотя респонденты с неодобрением отзывались о стремлении элиты путешествовать за рубеж и отправлять своих детей жить и учиться за границей. Тот факт, что эти разнообразные практики не упоминались в ходе интервью и фокус-групп, поразительно диссонирует с концептуализациями российской внешней политики западными экспертами и СМИ, зачастую приравнивающими поддержку Путина к более или менее единогласной поддержке всего, что делает Кремль.
В целом три проанализированных выше механизма патриотического упрощения опираются на оценочные практики сравнения и ностальгии. Однако среди социальных групп это проявляется по-разному: в среде государственных служащих защита легко преобразуется в персонификацию, противопоставление — в назначение виновных среди пенсионеров, и потребление переходит в экстернализацию среди студентов.
Каждый механизм при этом варьируется сквозь призму проблемы подотчетности внешней политики. Сочетание защиты и персонификации, по сути, дает российскому руководству карт-бланш; неудивительно, что эти практики наиболее характерны для государственных служащих. Комбинация противопоставления и назначения виновных трансформируется в поддержку внешней политики пенсионерами, однако с большей степенью скепсиса и недоверия к СМИ. Наконец, потребление и экстернализация влекут за собой применение высоких нормативных стандартов поведения в международных делах и их увязывание с внутренним потреблением. Тот факт, что последняя комбинация наиболее характерна для современных студентов, означает, что за российской внешней политикой, возможно, в наибольшей степени следит молодое поколение. Неудивительно, что это поколение, являющееся целевой аудиторией Государственной программы патриотического воспитания, в наибольшей степени знакомо с формальной структурой и деятельностью государственных институтов. При этом молодое поколение также чаще всего выражает свой патриотизм посредством потребления, и можно ожидать, что оно будет более чувствительным к последствиям длительного экономического спада в стране.
Оригинал: J. Paul Goode. «Everyday Patriotism and Putin’s Foreign Policy PONARS Eurasia