Почему путь России к демократии может лежать через насилие
Координационный совет оппозиции, вторая годовщина которого приходится на эту неделю, ныне заслуживает лишь исторического интереса, да и то довольно скромного. В общем-то, затея была вполне осмысленной: если есть сложная по составу оппозиция, действия которой надо координировать, то нужен и координационный орган. Исполнение сильно хромало просто потому, что такой орган не может быть выборным парламентом. Он требует от своих членов совсем не депутатских качеств. Реальная роль КС свелась к тому, чтобы на короткий срок поддержать политическую заинтересованность у участников протестного движения конца 2011 – начала 2012 года. Других достижений за ним не числится.
Главная проблема состояла не столько в неадекватном способе формирования, сколько в мало подходящем для этого времени. Осенью 2012 года российская оппозиция – в том виде, в каком мы ее знали примерно с середины нулевых – окончательно уходила в прошлое. В действительности ее вымирание началось раньше. В 2009 году ситуация мало отличалась от того, что мы наблюдали год-полтора назад. Протестное движение отсрочило конец. Более того, оно дало надежду на возможность иного исхода. Но не получилось. И, конечно же, нелепо утверждать, что украинские события и связанные с ними сетевые дискуссии (вроде той, что идет по поводу присоединения Крыма) как-то повлияли на положение оппозиции в России.
По своей природе политическая оппозиция – продукт раскола внутри правящего класса. Это его фракция, готовая взять власть в случае, если доминирующая группа не справляется с текущими задачами. Чтобы оправдать и усилить свои претензии, оппозиция может организационно проникать в массы, то есть создавать свои партии. Именно так и происходит в условиях демократии. Авторитарные режимы тоже позволяют существование оппозиции. Это дает возможность вплести игроков, находящихся на периферии системы и представляющих потенциальную угрозу, в ткань существующих отношений власти, кооптировать их.
Российскому политическому режиму такое совершенно не свойственно. Правящий класс монолитен: одна его часть активно поддерживает идею несменяемости власти, а другая принимает такое положение дел пассивно. Даже кооптация ограничилась коммунистами, жириновцами и эсэрами. Те игроки, которые могут хотя бы в отдаленной перспективе претендовать на власть, просто не допускаются на политическую арену. Где такие игроки в России? Алексей Навальный под домашним арестом, Михаил Ходорковский и Гарри Каспаров в эмиграции, об остальных и говорить не приходится, потому что нечего сказать. Многие усечены в гражданских правах. То, что с помощью выборов сменить власть в России невозможно, стало очевидным и общепризнанным фактом. Оппозиции в России больше нет.
На словах все это было сделано для того, чтобы предотвратить угрозу «цветной революции». Думаю, даже внутри правящей группы многие понимают, что такой угрозы в России не было никогда. «Цветные революции» чаще всего происходят в странах, которые уже функционируют по демократическим правилам, хотя и со сбоями. В авторитарных режимах это возможно лишь на завершающих этапах, когда раскол внутри правящего класса зашел очень далеко, а электоральный механизм не работает. У нас исполняется лишь второе условие. Трудно назвать страну, которая дальше отстояла бы от исполнения первого. Может быть, Бруней или Свазиленд.
Но если оппозиции нет и не предвидится, то естественным образом возникает вопрос: что дальше? Я полагаю, что в обозримом будущем России предстоит столкнуться с массовым политизированным насилием (МПН). Под МПН будем понимать деятельность организованных, но не обязательно скоординированных малых групп, которые осуществляют насилие на локальном уровне. Слово «политизированное» (а не «политическое») отсылает к тому обстоятельству, что основные мотивы насилия могут быть криминальными, классовыми или этническими, а политика лишь использоваться для придания им общественно приемлемой оболочки. Исторически это отнюдь не новый феномен, известный под названиями «народной войны», «городской герильи» и прочими. Есть такой опыт и в России (1905–1907). Важно подчеркнуть, что это не полноценная гражданская война. Есть страны – например, Колумбия – которые живут в таком состоянии десятилетиями.
Хотя в нынешней ситуации колумбийский сценарий для России кому-то покажется фантастическим, фундаментальные предпосылки для его реализации налицо. Во-первых, это стремительное ухудшение социально-экономического положения в стране после длительного периода экономического процветания. Само по себе обнищание масс редко подталкивает их к насильственным действиям, потому что приоритетом становится выживание. Однако экономическое процветание провоцирует «революцию надежд» и в случае резкого перелома может побудить к политической активности.
Во-вторых, важным средством амортизации кризиса часто оказывается повышенная социальная мобильность. Именно так было в России в девяностых годах. Жилось плохо, но тот, кто был готов приложить усилия и рисковать ради большого выигрыша, имел хорошие шансы на успех. В современной России такие возможности отсутствуют. Правящий класс сформировался и закрылся. Ни бизнес, ни политика не открывают пути наверх. Значит, амбициозные люди будут искать альтернативные пути. По моральным причинам не все могут стать просто бандитами. С этой точки зрения массовое политизированное насилие предлагает индульгенцию.
Важный вклад в реализуемость такого сценария внесли украинские события. С марта по май нынешнего года основные каналы телевидения России прочно (и неустранимо) закрепили в сознании потенциальных участников МПН мысль о том, что выходить против власти с оружием в руках – не только можно, но и сравнительно безопасно. Более того, они узнали, что вооруженный бунт может быть правым делом и увенчаться успехом. Не следует забывать и о том, что после окончательного превращения «народных республик» в непризнанные государства значительная часть их хорошо подготовленного к насильственным действиям актива окажется в России. Собственно говоря, многие уже здесь.
Не буду вдаваться в умозрительные рассуждения о том, как будет выглядеть МПН в России. Желающие могут пристальнее посмотреть на опыт тех же самых «народных республик», «приморских партизан» и станицы Кущевской. Где-то на пересечении этих трех вариантов. Совершенно очевидно, что в большинстве своем потенциальные участники МПН ныне глубоко преданы Путину, но в ближайшем будущем переживут острое разочарование в нем. Просто нечем будет поддержать их энтузиазм. Понятно и то, что идеи для политизации своих действий они будут черпать из копилки национализма (в этом отношении российское телевидение последних месяцев оказалось предельно информативным) и радикальной левизны.
Конечно, это не очень желательный вариант дальнейшего развития (или, точнее, дальнейшей деградации) страны. Однако ничего особенно необычного в таком варианте нет. Через фазы МПН прошли многие латиноамериканские государства, Филиппины, Турция. Это один из многих окольных путей к демократии. Когда-то ведь и Англию называли «олигархией, ограниченной бунтом». Рано или поздно правящий класс понимает, что лучше выборы, чем киллеры. В России, как оказалось, до этого понимания надо еще дорасти, прочувствовав на собственном опыте.