Центробежная сила: как революция покончила с имперским интернационалом
Гибкая империя
К 1917 году Россия являлась империей. Само это слово лишь в сегодняшнем дискурсе приобрело отрицательные коннотации, да и то не везде. С империями часто бывали связаны значительные свершения в экономике, культуре, науке. Отсутствие границ, открытые рынки, широкое культурное пространство, общий язык способствуют циркуляции товаров и идей, создают новые возможности.
Российская империя была важным агентом модернизации для большинства входивших в нее территорий. Даже для Польши и Финляндии выход на российский рынок стал важным условием их развития. Лодзь стала крупнейшим городом после Варшавы после отмены таможенных границ между Царством Польским и Россией.
Многонациональность Российской империи отражалась в гибкости ее устройства. Скажем, Хивинское ханство, Бухарский эмират, Тува (Урянхайский край) были протекторатами, делегировавшими царю в основном внешнеполитические вопросы. Статус Финляндии на протяжении всего ее времени вхождения в империю являлся предметом дебатов — автономия она или самостоятельное государство в личной унии с царем? Кочевые народности Сибири и степей имели широкое самоуправление, в том числе сохраняя свои особенности в судопроизводстве.
Надо отметить, что к 1917 году все крупные европейские страны: Британия, Франция, Германия — имели свои колониальные империи. В этом смысле Россия не отличалась от них, за исключением того, что ее владения являлись континентальными, а не заморскими. Последнее обстоятельство обусловливало более плотную сцепку большинства владений с центром, отсутствие резкой границы между метрополией и «колониями». В этом смысле Россия как империя скорее напоминала континентальную Францию или Испанию, которые включают в себя территории, заселенные галисийцами, басками, каталонцами, бретонцами, провансальцами и другими, являясь при этом национальными государствами.
Исключения из правила
Национальный вопрос, безусловно, существовал в России к 1917 году, хотя война и приглушила его актуальность. Но он был менее злободневен, например, по сравнению с Австро-Венгрией, где конкурировали сразу несколько развитых этносов. Как и в Европе, вопрос этничности раздувался национально озабоченной интеллигенцией и, соответственно, смягчался безразличием к нему широких масс. Даже там, где меньшинства проживали компактно и имели четкое национальное самосознание, требования редко поднимались выше национально-культурной автономии.
Исключением являлись лишь две территории — Польша и Финляндия. В 1815–1830 годах Царство Польское пользовалось широчайшей автономией, и лишь в результате восстаний 1830–1831 и 1863–1864 годов ее лишилось. Однако накануне Первой мировой войны ведущий политик Польши Роман Дмовский, лидер Национально-демократической партии, выступал за конструктивное сотрудничество с Россией и возглавлял польское коло (группу депутатов. — РБК) в Думе. Для сравнения, в Ирландии, которой Лондон упорно отказывал в «гомруле» (самоуправлении. — РБК), стоявшей к 1914 году на грани вооруженного восстания против англичан, ситуация была куда хуже.
В 1915 году после оккупации русской Польши Германией премьер Горемыкин объявил о предоставлении ей автономии после войны. А в 1916-м новый глава российского правительства Александр Трепов объявил о провозглашении свободной Польши в персональной унии с Россией. Уже в марте 1917-го Временное правительство создало ликвидационную комиссию для закрытия всех российских учреждений в Царстве Польском и недвусмысленно заявило о поддержке независимого польского государства. С отпадением Польши большинство русских политиков вполне смирились.
Финляндия к 1917 году, в отличие от Польши, имела собственный парламент, причем избирательным правом пользовались и женщины — впервые в Европе. В шутку сами финны говорили, что присоединение к России создало финскую нацию (до того она была провинцией Швеции, и там шла ассимиляция). У страны имелась собственная валюта, финны не призывались в русскую армию. И неслучайно дважды в своей жизни Ленин укрывался от царской полиции именно в Финляндии. Временное правительство признало ее как отдельное государство, но в союзе с Россией. Это также не вызывало возражений, поскольку ее инаковость была очевидной, а попытки русификации и унификации не имели успеха.
Неожиданный суверенитет
В Прибалтике до начала войны вопрос о независимости никто не выдвигал. Местные политические силы претендовали максимум на культурную автономию. У эстонцев и латышей традиций государственности не было вообще, балтийские немцы занимали в городах ключевые позиции, экономически территории были тесно интегрированы в общероссийский рынок. Да и сама мысль о борьбе против империи не приходила никому в голову, настолько это казалось абсурдным. Те же латыши твердо поддерживали военные усилия России, охотно записываясь в стрелки. Независимость странам Балтии досталась абсолютно случайно — в чрезвычайных условиях мировой войны, поражения России и оккупации их Германией. В дальнейшем лишь заинтересованность Антанты в «санитарном кордоне» вокруг большевиков помогла им сохранить неожиданно свалившийся на них суверенитет.
Рождение сепаратизма
Украинские националисты занимали совершенно маргинальное место в политическом спектре. И только Февральская революция подтолкнула на Украине процессы самоидентификации и сепаратизма — был проведен Всеукраинский съезд и учреждена Украинская центральная рада, впрочем, никем не избранная и не имевшая никакой реальной власти, но потенциально являвшаяся альтернативным центром управления.
Великая белорусская рада, собравшаяся летом 1917 года, имела еще менее серьезный характер, и ее существование практически не замечалось. Национальное самосознание белорусов практически отсутствовало.
Закавказье, которое стремительно модернизировалось в конце XIX — начале XX века, символами чего стали вполне европейские Баку и Батум, также не причиняло головной боли царскому правительству, особенно во время войны. Армяне, ставшие жертвой геноцида в Турции, занимали радикально пророссийские позиции. К тому же в Россию до 1914 года входила лишь малая часть исторической Армении, а ее победа над Турцией открывала шанс на воссоединение армянских земель. Важно учесть, что армяне жили в Закавказье чрезвычайно дробно, на большей части — вперемешку с азербайджанцами (в Эривани последние составляли большинство в начале века), их крупнейшим культурным центром был Тифлис, а экономическим — Баку. Поэтому ни о каком ирредентизме, да и об автономии речи быть не могло. Грузинские лидеры видели себя в российской политике, где достигли самых вершин — от меньшевиков Ираклия Церетели и Николая Чхеидзе до большевика Иосифа Джугашвили. А национальное сознание азербайджанцев, воспринимавших себя в первую очередь как мусульман, находилось в зачаточном состоянии. Во всем регионе Февраль дал импульс к активности националистических партий, имевших самые осторожные и туманные программы.
Ислам и рынок
Средняя Азия (без упомянутых монархий под протекторатом) и Казахстан являлись наиболее отличающимися по культуре и сравнительно недавно приобретенными землями, однако и они были включены в общероссийский рынок, местный хлопок выращивался исключительно под потребности российской текстильной промышленности, а в 1916 году бухарские евреи братья Вадьяевы купили Иваново-Вознесенскую мануфактуру, начав процесс инвестиционных вложений уже из Туркестана в метрополию. Ташкент представлял собой бурно развивавшийся космополитический центр. Вспыхнувшее в том же году восстание потому и началось, что местные народы не несли воинской повинности, а их захотели привлечь всего лишь к тыловым работам. Во Франции зуавы, сенегальские и алжирские стрелки вынуждены были проливать кровь за метрополию, тогда как в России имелась всего лишь одна Туземная (Дикая) дивизия из уроженцев Кавказа — сугубо добровольцев. Этнического разделения в регионе еще не существовало, оседлое население объединялось общим именем «сарты», и потому начавшееся после Февраля политическое движение протекало под исламскими (но не антироссийскими) лозунгами.
Последствия
Как мы видим, никакой предопределенности к распаду Российской империи на этнической почве не имелось. Национальный вопрос обострила лишь Первая мировая война, которая породила революцию, а уже революционный распад государственного механизма спровоцировал центробежные тенденции. Временное правительство растерялось и поплыло по течению событий, стараясь умиротворить всех. Большевики, со своей стороны, пользовались националистической активностью там, где это им было выгодно, и вовсю раздавали обещания, не собираясь выполнять их.
С позиций сегодняшнего дня главной проблемой, которую принесла с собой революция в государственное устройство, представляется то, что утопическая схема национально-территориального размежевания, которую применили по отношению к исторической России и которая служила пропагандистским целям в жестко унитарном СССР, стала в одночасье реальной основой как для развала страны, так и для постсоветского устройства Российской Федерации. Федеративное устройство, что в 1918 году, что в 2017 году, остается фикцией, не имеющей под собой ни исторической, ни политической основы.