Предсказуемая обида: как Россия и Грузия скатились в новый конфликт
С началом украинского кризиса Грузия утратила неформальный статус главного возмутителя спокойствия на постсоветском пространстве. К тому времени Михаил Саакашвили уже перестал быть президентом, власть сосредоточилась в руках партии «Грузинская мечта» (де-факто в руках миллиардера Бидзины Иванишвили), и официальный Тбилиси объявил курс на нормализацию отношений с Москвой.
На этом пути были достигнуты не слишком впечатляющие результаты. Дипломатические отношения, расторгнутые по инициативе Грузии в 2008 году, так и не были восстановлены. (С Украиной они сохраняются и по сегодняшний день, несмотря на понижение уровня представительства и регулярные взаимные обвинения.) Каждая из сторон осталась при своих интересах по таким темам, как статус Южной Осетии и Абхазии и перспектива грузинского членства в НАТО. Однако в то же время заработал уникальный канал официального общения между заместителем главы МИД России Григорием Карасиным и специальным представителем премьер-министра Грузии Зурабом Абашидзе — поверх неурегулированных споров.
Двусторонние внешнеторговые связи заметно оживились, а количество туристов из России неуклонно росло, что превратило их в значимый экономический фактор для республики. И время от времени даже на высшем уровне российского руководства поднимался вопрос о необходимости отмены виз для граждан Грузии. В условиях нынешнего кризиса вряд ли имеет особый смысл гадать, что было бы, не случись нового обострения. Но есть основания утверждать, что визовый вопрос мог быть решен положительно.
Противоречивый и во многом парадоксальный статус-кво держался более шести лет. И вот российско-грузинские отношения свалились в новое пике. Каковы его действительные причины и какие риски оно несет?
Повод для ссоры
На мой взгляд, журналисты и эксперты уделяют гипертрофированное внимание конфликту вокруг сессии Межпарламентской ассамблеи православия в Тбилиси с участием депутата Госдумы Сергея Гаврилова. Его выступление в грузинском парламенте не следует рассматривать как причину массовых протестных акций в Тбилиси и резкого ухудшения российско-грузинских отношений. Оно стало поводом, за которым необходимо видеть системные предпосылки.
Нынешняя политическая ситуация в Грузии имеет два измерения — внутреннее и внешнеполитическое. Их сложение дает мощный кумулятивный эффект — не только для отдельной страны, но и для всего Кавказского региона. Рискну утверждать, что корни грузинского кризиса в первую очередь следует искать во внутриполитической динамике. После того как в 2016 году «Грузинская мечта» не просто выиграла парламентские выборы, а получила конституционное большинство, а затем провела несколько раундов выгодной ей конституционной реформы, казалось, что никакой серьезной альтернативы ей просто нет. Бывшая партия власти «Единое национальное движение» пережила раскол, а ее лидера Михаила Саакашвили в прессе стали величать странствующим музыкантом.
Но успехи «Мечты» не привели к «концу истории» для отдельно взятой Грузии. И уже в мае 2018 года для нее прозвенели первые тревожные звонки. Возвращение Иванишвили в публичную политику в роли лидера правящей партии показало, что внутри нее не все ладно: враждующие группировки парализуют деятельность правительства и парламентского большинства. Затем были самые массовые протесты со времени нахождения «мечтателей» у власти и президентские выборы, в которых протеже Иванишвили Саломе Зурабишвили смогла победить лишь во втором туре, причем оппозиция до сих пор полностью не признает легитимности и самих выборов, и новой главы государства. Немало и других претензий к правящей партии. Здесь и работа судебной системы, и отсутствие экономического роста, и нереализованные обещания. Добавим к этому особенности личности Зурабишвили. Рожденная во Франции в семье эмигрантов, она так и не выучила грузинский язык на должном уровне и говорит с ошибками.
Естественно, оппоненты режима пытались эксплуатировать и патриотическую тему. Во время президентской кампании власти подвергались критике за потворство так называемой бордеризации — обустройству границы с Южной Осетией, которую в Тбилиси считают административной, а в Москве и в Цхинвале — межгосударственной. В итоге появление в кресле спикера грузинского парламента депутата от КПРФ, олицетворявшего Россию, стало тем символом, который позволил оппозиционерам, как это модно сейчас говорить, поймать хайп. Не будь Гаврилова, оппозиция нашла бы другой повод, в этом можно не сомневаться.
Эскалация
Остроты ситуации добавило то, что власти не нашли ничего лучшего, как попытаться перехватить внутриполитическую инициативу с помощью инструментализации российской угрозы: последовало жесткое заявление Зурабишвили, в котором Россия была названа врагом. По своим полномочиям президент в Грузии фигура скорее символическая. Зурабишвили де-факто — это суперминистр иностранных дел. Но нельзя сказать, что все ее действия в этом качестве удачны. Например, в ходе своего визита в Ереван она позволила себе резкие высказывания по поводу контактов представителей Карабаха с Абхазией и Южной Осетией, хотя грузинские политики и дипломаты традиционно переводят такие заявления в формат off the record.
В итоге сложилась ситуация, когда и власти, и оппозиция пытаются побивать друг друга с помощью обвинений в сотрудничестве со «страной-оккупантом». И Россия, таким образом, становится инструментом для получения дивидендов.
Такой подход во многом и вызвал жесткий ответ. К этому стоит добавить, что отношения с Грузией уже не первый год рассматриваются Москвой в контексте конфронтации с Западом и планов США и НАТО по ее вытеснению из «ближнего зарубежья». Впрочем, российский ответ связан с определенными рисками, ведь удар по грузинской туриндустрии срикошетит и по местному правительству, а в 2020 году Грузию ожидают главные выборы — парламентские. В случае новых провалов и просчетов «Мечты» реванш сторонников Михаила Саакашвили вполне вероятен, а их отношение к России всем хорошо известно.
Такой сценарий не предопределен, но рассматривать его необходимо, как и осознавать, что любая нормализация отношений с Грузией имеет известные пределы. В лучшем случае это может быть «согласие на несогласие».