Гибридные войска: чем будет заниматься новая структура Минобороны
Заявление министра обороны Сергея Шойгу о том, что в России созданы войска информационных операций, породило всплеск различных комментариев. Интерес вызывают прежде всего вопросы о том, насколько новой является такая структура и какие именно задачи будут на нее возложены.
Советская практика
Если отталкиваться от слов министра, сравнившего новую структуру с подразделениями контрпропаганды, существовавшими в СССР, то речь и вправду идет скорее о возрождении старого, чем о создании потенциала информационного противоборства с нуля. Ведение пропаганды, контрпропаганды, психологической борьбы входило в задачи советских Вооруженных сил вплоть до распада Союза. В зависимости от конкретных целей и условий использовался широкий диапазон методов, включавший в себя распространение листовок и дезинформации среди военнослужащих и мирного населения противника, радиопропаганду на его территории, распространение слухов через внедренных на территорию противника агентов и т.д. Такая деятельность зачастую велась в тесном взаимодействии между военными и спецслужбами, включая КГБ. Однако в Вооруженных силах СССР существовали самостоятельные структуры, отвечавшие за этот фронт задач и способные выполнять их самостоятельно (например, главное политическое управление Советской армии и ВМФ).
Примером комплексной операции информационного противоборства можно считать деятельность таких структур в ходе военной кампании СССР в Афганистане. Эта деятельность включала в себя развертывание на занятой территории мощной сети пропагандистского радиовещания, распространение слухов, анекдотов и иной информации для дискредитации лидеров афганской оппозиции, безвозмездную раздачу местному населению топлива и продуктов с целью привлечения к сотрудничеству.
Опыт США
Не менее внушительную базу информационного противоборства создали США. Еще в 1956 году в структуре американских сухопутных сил было создано управление специальных методов войны, действовавшее на базе отдельного батальона психологических операций (PsyOps) и развернутое до отдельной группы психологических операций ко времени вступления США в войну во Вьетнаме (1965 год). Позднее группы PsyOps появились и в других видах войск, а сегодня ключевой структурой в этой области является Командование армии США по гражданским вопросам и психологическим операциям (Army Civil Affairs and Psychological Operations Command), которое координирует работу отдельных групп информационной поддержки.
Развитие информационных технологий, прежде всего интернета, вкупе с глобализацией массмедиа, потребовало серьезной модернизации военного аппарата пропаганды и контрпропаганды. Отдельным сюжетом стало формирование структур для военных операций в киберпространстве, самостоятельных по отношению к PsyOps и информационному противоборству, но пересекающихся с ними в плане средств и методов.
США, будучи первопроходцами в части формирования технологического потенциала и доктринальной базы для спецопераций в киберпространстве, сориентировались в этой области раньше других стран. Еще в начале 1990-х успех операции «Буря в пустыне» был во многом обусловлен не только «умным» вооружением и кибертехнологиями (прежде всего подразделениями ВВС США), но и активной информационной кампанией, направленной на деморализацию иракских военных и дискредитацию режима Саддама Хусейна в их глазах. Подобные методы использовались и в ходе второй иракской кампании в 2003 году.
Россия столкнулась с необходимостью модернизации своего подхода к информационным операциям значительно позже, в 2008 году, — в ходе и после грузино-южноосетинского конфликта, который был успешен с точки зрения собственно военных задач, но почти вчистую проигран на медийном поле.
Первым плодом размышлений над тем, что и в какую сторону необходимо менять, стал выпущенный в 2011 году документ «Концептуальные взгляды на деятельность ВС РФ в информационном пространстве» — неформальный прообраз военной доктрины информационных операций. В нем была отмечена необходимость адаптации информационных операций к новым технологическим площадкам и форматам, прежде всего к интернету, который глобален, «многоканален» и не поддается заглушке и отключению.
Вероятно, недавнее заявление министра обороны и отражает итог проделанной работы. В этом смысле Российская армия «подтягивается» на уровень наиболее развитых государств и закрывает пробел, существовавший в их модернизированной реформами экс-министра Сердюкова конструкции.
Российская модернизация
Главная интрига, возникшая после заявления Шойгу и создающая путаницу в комментариях, — насколько новые «информационные войска» будут интегрированы с «кибервойсками»?
Следует иметь в виду, что создание «российского аналога объединенного киберкомандования ВС США», о котором российские спикеры, включая вице-премьера Дмитрия Рогозина, периодически сообщают с 2012 года, — отдельная история. Американское киберкомандование не подчинено армейскому командованию по гражданским вопросам и психологическим операциям и не зависит от него в планировании и проведении своих операций. Более того, группам информационной поддержки военных операций (MISO Groups) в США законодательно запрещены операции в отношении американских граждан, в то время как ключевая задача киберкомандования, напротив, состоит в защите информационных инфраструктур Минобороны, что подразумевает активные действия «на своей территории».
Да и в СССР деятельность Главпура на оперативном и тактическом уровне лишь эпизодически пересекалась с работой управления Генштаба по радиоэлектронной борьбе, в основном когда речь шла о блокировании радиопропаганды на советской территории. В конце концов, сетевые операции, включая взлом и проникновение в информационные системы, выведение из строя инфраструктур противника и защиту своих IT-активов, по своей сути довольно далеки от задач пропаганды и контрпропаганды.
Сегодня уже идет работа по наращиванию российского военного киберпотенциала, разворачивается закрытый сегмент передачи данных (ЗСПД) для нужд Минобороны, создается интегрированная сеть связи для нужд национальной обороны и безопасности государства. Эти задачи совсем другого спектра, нежели ведение пропаганды и контрпропаганды в глобальном информационном пространстве.
Кибервойска
Можно было бы сделать вывод, что часть российской аудитории, включая как СМИ, так и лиц, принимающих решения, не до конца услышала сообщение Шойгу и поспешила объединить тему создания инфовойск с работой над развертыванием структур киберобороны. Но есть важная оговорка. В последние годы мы видим в мире четкую тенденцию в сторону все более активных и эффективных гибридных операций, сочетающих технологию военных киберопераций с целеполаганием информационного противоборства. В качестве примера можно назвать серию кибератак на инфраструктуру электоральной системы США с последующим использованием похищенной информации для влияния на ход выборов. Кто бы ни стоял за подобными действиями, произведенный ими эффект, безнаказанность исполнителей и сравнительно низкая ресурсоемкость позволяют прогнозировать резкое нарастание подобных операций в ближайшем будущем.
В этих условиях адаптация к новому формату «синтетических», или «гибридных», операций, сочетающих в себе PsyOps и кибероперации, может быть продиктована временем. Открытой информации пока недостаточно, но возможно, что концепция деятельности в информационном пространстве и структурные преобразования в Минобороны действительно идут по пути создания единой комплексной структуры, в которой задачи информационного противоборства и киберобороны изначально увязаны между собой.
Проблемы
Однако достичь высокой эффективности такой «синтетической» структуры будет крайне сложно. Во-первых, нужны специалисты двух совершенно разных типов: из ниши традиционной «технической» сетевой безопасности и защиты информации и из ниши стратегических коммуникаций, медиа и более специальных областей вплоть до психолингвистики и семантики. Во-вторых, необходимо обеспечить эффективное взаимодействие людей этих двух разных профилей друг с другом. В-третьих, офицеры среднего и высшего звеньев в такой структуре должны совмещать предметное знание и стратегически глубокое понимание обеих областей. Такие кадры крайне дефицитны и не берутся из воздуха, их подготовка на поточной основе требует серьезных изменений в системе военного образования и практиках рекрутинга специалистов из гражданского сектора. Минобороны придется решать весьма сложную и нетривиальную задачу, но успех в этом направлении может окупиться выстраиванием по-настоящему передовой модели комплексных действий в информационном пространстве. Еще один вопрос, правда, в том, насколько открывающиеся перед Российской армией возможности будут способствовать укреплению международной стабильности и безопасности и насколько спокойно будет с этим жить нашим зарубежным партнерам.