Тень ИГИЛ: есть ли внешнее влияние на Кавказе и чем оно опасно
Конфликт поколений
Несколько дней назад интернет взорвала новость о том, что лидеры подполья Дагестана, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Чечни присягнули на верность «Исламскому государству». Если связь оставшихся на Кавказе незаконных вооруженных формирований с новоявленным «халифатом» станет реальностью, то можно ждать новых каналов финансовой подпитки боевиков, новых вспышек террора и т.д. Однако, даже если ИГИЛ на Кавказ реально не придет, одна лишь его тень может нанести региону большой вред.
Есть два основных подхода к проблемам Северного Кавказа. Первый — списывать распространение экстремизма в этих регионах на зарубежное влияние и «геополитику» (а значит, панацея в том, чтобы это зарубежное влияние пресечь). Второй — нельзя объяснять всю проблему «коварной заграницей», хотя, разумеется, нельзя отрицать попытки дестабилизации Северного Кавказа извне и уж тем более оправдывать тех, кто взял в руки оружие.
Одной из внутренних причин радикализации многие эксперты называют межпоколенческий конфликт на Кавказе. Например, отмечается, что в целом ряде дагестанских сел, ставших заметным источником «кадров» для бандподполья, проблемы начались не с появления пришлых проповедников радикального ислама, а с конфликта между местными старшими и религиозной молодежью. Этот межпоколенческий конфликт, почти неизбежный в переломные эпохи, на постсоветском Северном Кавказе мог принимать форму конфликта между разными религиозными направлениями. И лишь затем отсутствие каких-либо усилий по урегулированию этого конфликта со стороны государства способствовало его развитию по силовому сценарию.
По спирали насилия
Другим «благоприятным» для вооруженного подполья фактором часто называют наличие экономических проблем. Но вопреки штампам в «лес» вовсе не всегда уходят от бедности и безработицы. Есть районы Северного Кавказа, лидирующие по экономическому развитию в своих регионах, но бандподполье в этих районах много лет было весьма активным (например, промышленный Баксанский район, а также неплохо зарабатывающее на туризме Приэльбрусье в Кабардино-Балкарии).
Более серьезное проявление экономического фактора иное. Наблюдения показали, что нередко радикальные течения получали большие шансы в тех местностях, где прежний социальный порядок и привычные жизненные стратегии в последние 20 лет особенно сильно разрушились. Самый яркий пример — Унцукульский район Дагестана, чье сельское хозяйство, весьма прибыльное, в недавнем прошлом в буквальном смысле ушло под воду при строительстве крупных ГЭС. Сейчас сообщения о контртеррористических операциях в этом районе приходят почти ежемесячно.
Наконец, третье важное обстоятельство: воспроизводство вооруженного джихадизма во многом зависело от качества работы силовых структур на конкретных территориях. Где-то эта работа носила «точечный» характер, была направлена на наказание лиц, виновных в конкретных преступлениях, а где-то была безответственно раскручена спираль насилия. В таких случаях силовое давление на граждан, внесенных в пресловутые списки экстремистов, составленные по непонятной процедуре, облегчало задачу тех, кто стремился увести молодых людей «в лес».
«Правильный» ислам
Если же появление вооруженного экстремизма на Северном Кавказе объяснять исключительно попытками взорвать этот регион извне (со стороны ИГИЛ или других сил), то все эти важные обстоятельства можно не заметить. Но опасность сведения всего к «геополитике» состоит не только в этом. Нередко те, кто объясняет радикализацию на Кавказе исключительно внешним влиянием, считают проводниками «вражеского влияния» всех, кто не принадлежит к некой «правильной» версии ислама. А в реалиях большинства регионов сегодняшнего Северного Кавказа эту «правильную» версию невозможно определить, не выбросив за борт большое число мусульман, в том числе и вполне законопослушных.
На практике «правильным» часто объявляется тот, кто лоялен местному духовному управлению. А в связи с этим уместно вспомнить о недавних событиях в Ингушетии, где в одной из самых посещаемых мечетей возник конфликт на грани силового противостояния между верующими, поддерживающими Духовное управление мусульман Ингушетии, и сторонниками известного в республике имама Хамзата Чумакова, который расходится с Духовным управлением по доктринальным вопросам.
Нынешнее руководство Ингушетии в целом дистанцируется от всех сторон внутриисламских споров. Возможно, именно поэтому конфликт, по крайней мере на сегодняшний день, не имел разрушительных последствий. Увы, гораздо чаще приходилось наблюдать, как власти и силовики в конфликтах такого рода активно вступаются за одну из сторон, даже если обе стороны действуют в легальном поле. И мусульмане, получившие в таких конфликтах от власти ярлык «неправильных», «нетрадиционных», в первую очередь становятся мишенью для пропагандистов вооруженного джихада. Именно там, где не удается наладить внутриисламский диалог, риски реальной радикализации наиболее велики.
Появление ИГИЛ как игрока на Северном Кавказе вновь сфокусирует внимание на внешней угрозе для этого региона. И, как показывает практика недавних лет, очень многим захочется забыть о местных проблемах, способствующих появлению экстремизма. Но ведь рано или поздно к решению внутренних проблем все равно придется вернуться. И чем позже — тем сложнее будет их решать.