Ведущий эпидемиолог ФРГ — РБК: «Важно не считать, что все уже позади»

Читать в полной версии

Германия, самая населенная страна Европы, относительно легко проходит через пандемию COVID-19. По данным на конец недели, всего в стране было выявлено 195 228 случаев заражения при 8 994 смертельных исходах. Таким образом, летальность составила 4,6%, что значительно ниже, чем в Италии (общее число выявленных заболевших — почти 241 тыс., скончались 34,8 тыс.) или Франции (общее число выявленных заболевших — 203 тыс., скончались более 29 тыс.; данные Университета Джонса Хопкинса). Правительство ФРГ уже в мае начало ослаблять карантинные меры и сейчас реагирует закрытием отдельных территорий только в случае вспышки заболевания. Ведущий эпидемиолог страны Тобиас Курт в интервью РБК разъяснил особенности оказавшегося таким эффективным немецкого подхода.

«Важно, чтобы все остались начеку»

— Как вы оцениваете успехи Германии по борьбе с коронавирусом COVID-19 и какие риски остаются актуальными для властей и специалистов?

— После того как страна прошла пик заболеваемости — пускай этот пик не нанес серьезного ущерба, который испытали на себе другие страны, — темпы распространения вируса в Германии существенно спали. Примерно с середины апреля мы начали снимать ограничения, и пока что ситуация в целом остается стабильной. Но, как вы, наверное, знаете, у нас появилось несколько кластеров инфекции. Один из таких очагов возник на фабрике по переработке мяса в городе Хамм (Северный Рейн — Вестфалия), где заражению подверглись более 1,5 тыс. человек. Есть и другие очаги, в частности в Берлине. Нам нужно оставаться начеку и внимательно следить за обстановкой. Следует продолжать тестирование на вирус и отслеживать контакты заболевших.

Кроме того, как вы знаете, мы открываем границы, и внутри Европы у людей снова появится возможность путешествовать. Это тоже повышает опасность возникновения новых заражений. В итоге, по моим оценкам, мы продолжим сталкиваться с новыми очагами болезни и, надеюсь, сможем их вовремя выявлять. Очень важно не допускать ситуацию, которая имеет место в других регионах, когда скачок заражений создает проблемы для системы здравоохранения.

— Какие методы Германия использует для выявления очагов болезни и их подавления?

— Мы проводим тестирование на вирус — причем проверяем не только тех, кто демонстрирует симптомы [вируса], но также людей, которые могут испытывать беспокойство из-за риска заражения. Например, если вы учитель и после открытия школ вы беспокоитесь, что могли заразиться COVID-19, то можете на всякий случай запросить тест, даже не испытывая явных симптомов. Ранее такая опция была недоступна. Вдобавок в регионах развертываются программы по тестированию людей, которые вообще не имеют симптомов, чтобы лучше понять эпидемиологическую обстановку.

Наконец, у нас появилось приложение, позволяющее регистрировать людей, с которыми у вас был тесный контакт. Если один из них сообщит о своем заражении, то об этом будут проинформированы те, кто был с ним в контакте. Приложение загрузили около 8–10 млн человек (по текущим оценкам этот показатель составляет более 10 млн. — РБК). Проблема в том, что для использования приложения вам нужен смартфон нового поколения, но не все могут его себе позволить. Другой важный компонент стратегии — ношение масок. Когда вы находитесь в людном месте, особенно в замкнутом пространстве, например в транспорте, то ношение масок приобретает очень важное значение и позволяет снизить вероятность новых заражений. Почему? Потому что маски задерживают аэрозольные частицы COVID-19, которые распространяет зараженный человек. Нам нужно взять в привычку ношение масок в общественных местах.

— Сможет ли Европа избежать второй волны заражений и удерживать темпы распространения вируса на низком уровне?

— Это будет непростой задачей. Чтобы добиться успеха, властям в разных странах придется задействовать все те средства, о которых я говорил: выявлять заражения, отслеживать контакты, внедрять масочный режим и правила социальной дистанции, особенно в замкнутых пространствах. Можно ли избежать второй волны? Разумеется, но на данный момент сложно говорить об этом с полной уверенностью. Так или иначе мы должны быть готовы снова приостановить активность в некоторых регионах. В то же время очень надеюсь, мы больше не столкнемся с ситуацией, когда карантин станет необходимым в масштабах целой страны или всей Европы. Все это вызовет серьезные проблемы для экономики, социальной жизни людей и их психологического здоровья. Именно поэтому нам так важно, чтобы все остались начеку и не считали, что все уже позади.

— Какие группы являются главными разносчиками болезни? Корректно ли утверждать, что таковыми являются молодые люди? Насколько высока доля людей, не демонстрирующих симптомы инфекции, и насколько это усложняет борьбу с вирусом?

— У меня нет конкретных данных по Германии, но, судя по имеющейся у нас информации из разных регионов, люди в возрасте 20–40 лет болеют вирусом чаще, но у них реже проявляются серьезные симптомы. Люди старшего возраста имеют более высокие риски осложнений. Отсутствие явных симптомов, конечно, препятствует борьбе с очагами вируса. У большинства симптомы проявляются уже спустя несколько дней, а у некоторых симптомов нет совсем, но тем не менее они являются распространителями болезни. Представляется, что главными распространителями болезни являются молодые люди. Они более активны, чаще встречаются с другими людьми, контактируют с коллегами. Безусловно, это нас беспокоит. Мы также следим за ситуацией с детьми. В настоящий момент в научной среде продолжаются дискуссии о том, могут ли дети передавать болезнь. Для этих целей в ряде стран проводятся исследования.

«У нас было время подготовиться»

— Смертность от вируса в Германии — одна из самых низких в Европе. Какие факторы объясняют это? Это следствие успеха системы здравоохранения? Или, может быть, доля пожилых людей среди заболевших в ФРГ оказалась ниже, чем в других странах?

— Мы уже некоторое время занимаемся изучением этого вопроса. Думаю, что этому [низкой смертности] есть несколько объяснений. Во-первых, у нас было время подготовиться [к эпидемии]. Мы заранее понимали, что вирус скоро нас настигнет. Наша система здравоохранения и так была хорошо подготовлена, а мы укрепили ее еще сильнее. В частности, мы убедились, что имеем достаточный запас прочности с точки зрения доступности больничных коек для пациентов. Во-вторых, как вы упомянули, мы с самого начала [эпидемии] проводили много тестов, что помогло нам ликвидировать кластеры инфекции и сбить темпы ее распространения, когда она находилась на ранней стадии, когда вирус не настиг пожилых людей. Третья причина может быть связана с социальным устройством Германии. В южноевропейских странах пожилые люди более интегрированы в семьи и живут со своими родственниками в одном доме. Поэтому если один член семьи заразился, то вероятность заражения пожилых членов семьи автоматически возрастает, а как мы знаем, риск летального исхода для пожилых людей весьма высокий. В результате у вас будут другие показатели [смертности], чем в Германии.

При этом стоит понимать: если вы проводите сравнение [данных по смертности] между странами, то корректнее сравнивать смертность между группами населения одинакового возраста. То есть если мы сопоставим риск смертности среди людей старше 80 лет в странах с примерно схожими условиями с точки зрения здравоохранения, то, думаю, получим примерно одинаковые результаты.

— Многие считают аномальной статистику по COVID-19 в России, где было зафиксировано высокое число заболевших, но смертность от вируса сравнительно низкая. Российские власти и ряд экспертов объясняют это эффективностью системы здравоохранения, некоторые подвергают эти утверждения сомнению. Вам приходилось изучать этот вопрос и есть ли у вас какое-то мнение на этот счет?

— Нет, [в своих исследованиях] мы пользовались статистикой из Северной Италии и не изучали данные по России или Восточной Европе. Я не настолько знаком с этой темой, чтобы делать какие-то однозначные заявления. Но в целом этот вопрос [о статистике по летальным исходам] актуален не только для конкретного региона или страны, он носит более общий характер. Нужно понимать, кого проверяли [на вирус] и как квалифицируются смерти от вируса, на основании каких критериев. Эти критерии разнятся от региона к региону. Это важная деталь. Например, если взять север Италии, то на пик эпидемии коронавируса в стране [в этом году] пришелся очень высокий скачок смертей. При этом лишь около 50% этого скачка объясняется заражениями COVID-19. Подобная информация редко оказывается доступна в сжатые сроки, и нам нужно время, чтобы получить больше данных. Словом, прежде чем делать какие-либо сравнения [между странами], нужно убедиться, что эти данные сопоставимы. И вот тогда вы можете говорить о роли системы здравоохранения и других факторов.

«Вирус уже здесь, и я не думаю, что мы в состоянии его уничтожить»

— Среди специалистов по-прежнему идут споры о том, какой стратегии власти должны придерживаться в борьбе с вирусом. Например, эксперты в Новой Зеландии считают, что Западу стоило с самого начала ставить перед собой цель уничтожения очагов вируса, а не пытаться сгладить эпидемиологическую кривую. Действительно ли страны начнут со временем задумываться об уничтожении вируса или научатся с ним сосуществовать?

— Вирус уже здесь, и я не думаю, что мы в состоянии ставить перед собой задачу полного уничтожения вируса в глобальном масштабе, это просто невозможно. Кроме того, не все страны [столкнувшиеся с коронавирусом] могут позволить себе меры по уничтожению вируса, например, путем карантинных мер и тестирования. Нужно учитывать возможности каждого отдельного региона и, если вы относитесь к угрозе вируса серьезно, вырабатывать конкретные меры, исходя из контекста. Есть страны и правительства, которые слабо подготовлены к пандемии и которые продолжают с легкостью относиться к инфекции. Но если вы относитесь к вирусу серьезно, то вам нужно учитывать несколько факторов. Какая у вас система здравоохранения? Насколько она в состоянии обеспечивать людей больничными койками? Насколько вы успешно можете тестировать людей и отслеживать контакты зараженных? Какая у вас культура? Немцы реагируют на вирус иначе, чем, например, люди в Азии, где государственный порядок стоит на крепких устоях. Все это нужно учитывать при выработке плана борьбы с COVID-19, и я не думаю, что есть какой-то один рецепт, который подошел бы к любому региону.

— Некоторые утверждают, что коронавирус — несмертельная болезнь для большинства граждан, а потому не представляет большой угрозы. С другой стороны, есть случаи, когда вылечившиеся от вируса пациенты в течение месяцев жалуются на последствия — хроническую усталость, проблемы с легкими и т.д. Насколько опасным заболеванием является COVID-19?

— Нам предстоит изучить этот вирус подробнее. Основываясь на имеющейся у нас информации, некоторые пациенты — даже те, у кого заболевание не протекало в тяжелой форме, — могут демонстрировать симптомы на протяжении некоторого времени [после выздоровления]. Мы знаем, что вирус влияет на работу сразу нескольких органов, но мы не знаем, являются ли его последствия хроническими, будут усиливаться или исчезнут. Я, безусловно, обеспокоен этим, и нам нужно изучить этот вопрос.

В настоящее время стартует много исследований, отслеживающих состояние пациентов с COVID-19, чтобы проверить состояние их легких и других органов. Нам нужно понять, как COVID-19 влияет на организм в целом — не только на легкие, но и на другие органы. Это очень важно для пациентов. Если есть хронические последствия, нам нужно найти способы снизить их влияние и предотвратить ухудшение, учитывая, что в теории осложнения могут сократить жизнь человека на пять или десять лет. Это непростой вирус, он не является обычной простудой, у него есть много особенностей. Некоторые пациенты не испытывают симптомов, но некоторые испытывают на себе последствия. Многие испытывают проблемы с дыханием и легкими. Некоторые молодые люди не могут заниматься спортом даже после трех-четырех месяцев после болезни. Нам еще есть что выяснить. Стоит надеяться, что вирус не вызывает серьезных хронических изменений в организме.

— Какой процент немцев уже переболел коронавирусом?

— У нас есть информация только по регионам, и на ее основании трудно делать выводы о проценте переболевших в масштабах страны. Приводятся спекуляции, что показатель в целом по стране может составлять около 5–10%, но в очагах инфекции доля переболевших может быть выше — 15–20%. В любом случае большая часть немцев и, полагаю, любой другой страны еще не имели контакта с вирусом и остаются уязвимыми к нему. Нам стоит помнить об этом.

— То есть можно с уверенностью сказать, что в целом по Германии процент переболевших COVID-19 ниже 20?

— Да, думаю, в масштабе всей Германии, конечно, меньше.

— Вы согласны с тем, что возможность обретения коллективного иммунитета как ключа к победе над коронавирусом, о чем говорили некоторые эксперты, едва ли реализуема?

— Разговоры о выработке коллективного иммунитета путем заражений людей неактуальны, на это потребовались бы годы. Так что надежда остается на то, что у нас появятся средства для лечения пациентов с коронавирусом, а также на вакцину. Кроме того, пока мы достоверно не знаем, на протяжении какого времени антитела к вирусу остаются в крови человека.

— Когда, на ваш взгляд, может появиться вакцина?

— В ряде стран уже стартовали тесты вакцины, и, насколько мне известно, эти тесты планируется завершить к концу лета. Если к концу лета производители вакцины смогут проверить ее эффективность, то <...> после этого предстоит наладить ее производство. То есть первый шаг — разработать эффективную вакцину, второй шаг — доказать ее безопасность, а третий — наладить производство. Это потребует времени и сопряжено с трудностями, особенно учитывая, что вакцина должна быть доступной для миллионов людей. На первых этапах приоритет при вакцинации должны получить люди, работающие с больными, а также те, кто подвержен серьезным симптомам из-за вируса. Учитывая все сложности, я был бы очень удивлен, если бы вакцина оказалась доступной для широкого применения к концу года; даже появление вакцины к началу следующего года было бы большой удачей.

— Какие уроки специалисты из системы здравоохранения извлекли за время пандемии и как смогут их использовать?

— Да, мы выучили очень много уроков за время пандемии. Сегодня мы гораздо лучше подготовлены к эпидемиологическим кризисам, учитывая дополнительные койки и больничные помещения. Мы также приобрели навыки, которые могут позволить нашей системе проявлять гибкость и успешнее распределять свои силы, чтобы уделять внимание лечению разных болезней. Ведь COVID-19 не единственная проблема, с которой сталкиваются врачи. Если говорить о цифровой инфраструктуре, мы не только приобрели опыт создания приложения, но и создали систему, позволяющую отслеживать степень загруженности системы здравоохранения в разных регионах, то есть быстро понимать, какой процент коек остается незанятым.