Пустеющая земля. Репортаж из Нагорного Карабаха

Читать в полной версии

Во время войны в Степанакерт, столицу непризнанной Нагорно-Карабахской республики, из Еревана в основном ездили по южной трассе, через город Горис и Лачинский коридор. Сейчас она закрыта, после подписания трехстороннего соглашения о прекращении огня там развертываются российские миротворцы, как долго это продлится — неизвестно. Попасть в административный центр НКР можно только по северной дороге — через Варденис. (Во время этой войны машины по ней не пускали — из-за близости Азербайджана она была под постоянной угрозой обстрела.)

Живописная трасса с хорошим покрытием пролегает по самой высокогорной области Нагорного Карабаха. После 15 ноября и она будет закрыта, так как карабахская ее часть должна перейти под контроль Азербайджана вместе со всем Кельбаджарским (Шаумяновским в армянском наименовании) районом. На всей протяженности трассы сгоревшие и разобранные дома тех, кто уже покинул родные места; лес рубят на дрова.

После полудня 14 ноября часть северной трассы, которая прилегает к Армении, оказалась блокирована — ополченцы поставили поперек дороги два грузовика и подожгли покрышки. Так что накануне перехода района под контроль Азербайджана единственной дорогой, связывающей Карабах с Арменией, стала грунтовка через Кельбаджар в Варденис. На ней образовалась многокилометровая пробка из груженых вещами, стройматериалами, дровами и скотом грузовиков. У корреспондента РБК путь из Степанакерта до Армении занял около восьми часов вместо обычных трех. Освободился проезд только к полуночи воскресенья, но район покинуть успели не все, кто этого хотел.

Кельбаджар — крупнейшее поселение одноименного района Нагорного Карабаха. Оно входило в так называемый пояс безопасности НКР — поселок не был изначально частью Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР, а был взят армянской стороной во время войны 1992–1994 годов. Чтобы попасть в него, нужно свернуть с основной дороги. Сейчас поселок производит вид заброшенного. Но в нем еще остаются люди, они разбирают дома, снимают кровлю, окна, двери, выносят мебель, чтобы построить новые уже в Армении. Все ненужное поджигают. Со всех сторон поселка в небо поднимаются густые грязно-желтые клубы дыма.

Кельбаджар стоит на возвышенности и окружен горами. С восточной части ущелье — в нем протекает река Тертер. Противоположный склон весь в руинах — десятки каменных зданий, заросших диким шиповником. Это то, что осталось от домов азербайджанцев, живших здесь до войны 1992–1994 годов. На внутренней стене одного из разрушенных домов свежей краской по-армянски выведено «возвращаясь к тебе». До первой карабахской войны Кельбаджарский район был преимущественно заселен азербайджанцами — в нем проживало до 60 тыс. человек. Все они уехали после победы Армении. Мужчина, разбиравший крышу на одном из домов, рассказал, что, когда армяне сюда заехали, большинство построили свои дома, а не стали заселять оставшиеся. Да и заселять было нечего, говорит он, кругом были руины.

У полицейского участка стоит груженный мебелью грузовик. Один из ополченцев, который помогает носить мебель, подзывает рукой, переступает лежащие в траве две гранаты от РПГ и проводит по пустому одноэтажному зданию в дальний кабинет. В углу открытый оружейный сейф, к нему прислонена снайперская винтовка Драгунова, у окна накрыт стол — бутылка самогона и консервы. Из картонных стаканчиков пьют несколько ополченцев и полицейских, приглашают выпить с ними. Один из них пытается пистолетом Макарова с отведенным затвором открыть банку с соленьями. «Это кабинет начальника», — поясняет Сурен, уже бывший полицейский Шаумянского района. Ему 32 года, он приехал сюда еще ребенком, после первой войны. В городе почти никого не осталось, но уедут все, уверен он. «А что делать, уговор есть уговор», — говорит Сурен.

Оружейная комната полицейского участка — за приемной. Дверь распахнута, на полу пустые магазины от автоматов и винтовок. Стоят открытые деревянные ящики с патронами. На столе — телефон, два портрета местных полицейских командиров и ручная граната. А также около десяти автоматов и бронежилеты. На заднем дворе полицейского участка блиндаж, напротив него горит гора документов.

На улице пожилой армянин интересуется, кто мы и зачем приехали. На вопрос, как здесь жили до войны, достает из кармана ручную гранату. «Хочешь взорву сейчас? — и после паузы добавляет: — Вот так и жили всегда». Это Атом, ему 52 года, он поселился в Кельбаджаре после первой войны. По его словам, до эвакуации здесь жили более тысячи человек. На вопрос, где он будет теперь жить, Атом пожимает плечами: «В Армении». «Давайте! Увидимся в другом свете. Это знаешь где — у христианского бога, не мусульманского», — бросает он уходя.

Рядом с полицейским участком уже полностью опустошенное здание банка, ниже по улице — оставленная администрация района. Ополченцы разобрали подстанцию на подъездах к Кельбаджару, поэтому ночью он погрузился в почти абсолютную темноту, стал виден Млечный путь, и только по заревам пожаров угадывался ландшафт.

На северной дороге, в Кельбаджарском районе, стоит одна из главных святынь Нагорного Карабаха и всего армянского мира — древний христианский монастырь Дадиванк. В пятницу на подъезде к монастырю была пробка, обочины заполнены машинами в два ряда. Большинство номеров — армянские. Армяне со всей страны устремились в Дадиванк — попрощаться.

В одном из зданий ансамбля проходит крещение. Люди плотно заполнили небольшую часовню, настоятель отец Ованес — высокий, крупный мужчина — в полумраке крестит сразу нескольких человек, выстроившихся полукругом. «Мы должны с уверенностью сказать — Дадиванк наш. И мы никуда не уходим. Пусть бумаги поменяют, подписи поменяют, свое мировоззрение поменяют. Но это наше испытание, и мы должны через него пройти», — говорит настоятель по завершении таинства. «Мы не знаем, когда еще раз сможем сюда приехать, — говорит молодой армянин Артур, подругу которого будут крестить в следующей группе. — Мы приехали проститься со святыней, но, когда увидели крещение, решили ее тоже покрестить».

Во дворике монастыря люди выковыривают из стен куски кладки на память. Пока настоятель совершал таинство, у подножия горы, на которой стоит Дадиванк, встала колонна российских миротворцев. Новость быстро разлетелась среди пришедших проститься с монастырем. Люди встревожились — зачем остановились миротворцы, было непонятно. Согласно обнародованной российским Минобороны карте размещения миротворцев, в районе монастыря их быть не должно. «Они здесь, чтобы не дать дома жечь», — обреченно говорит пожилой ополченец. От подножия горы, на которой стоит монастырь, поднимается густой дым, заволакивая купола, — там только что подожгли дом охранника настоятеля. Кто-то произносит: «Русский офицер!» — по дороге к монастырю в окружении ополченцев и армянских военных поднимается российский миротворец. Он просит провести его к настоятелю. С отцом Ованесом они разговаривают в келье.

«Я должен остаться в моей церкви. Это христианская [церковь], с IV до XVII века строили ее. Бог накажет тех, кто будет к ней несправедлив. Если у меня возникнет вопрос, я к вам буду [обращаться]?» — тихо, но уверенно говорит настоятель. Миротворец в погонах старшего лейтенанта отвечает: «Да».

— Как вас величать?

— По-христиански Олег.

— Отец Ованес, вам нужно людей здесь оставлять? У меня большая часть будет у дороги стоять, могу выделить сюда, если необходимо.

Несмотря на свою экипировку (разгрузочный жилет с ножом на груди и автомат со сложенным прикладом за плечом), Олег говорит с настоятелем с придыханием и производит впечатление набожного человека. К разговору подключаются армянский военный и ополченец, они предлагают поставить российский флаг около церкви. «Надежда во мне на спасение монастыря возросла. Очень надо, чтобы наши власти быстрее решили сложные вопросы», — говорит отец Ованес.

«В те времена (после 1988 года. — РБК) они сюда тоже приходили, но тогда были не миротворцы — советские войска. А потом оставили [эту землю], уехали, и мы начали воевать, защищаться. Сейчас чуть-чуть надежда появилась. Но я всегда надеялся на бога и жду чуда. И чудо будет», — говорит настоятель после разговора с миротворцем.

Отец Ованес — участник первой войны. В сентябре он опубликовал фото из Дадиванка с автоматом в одной руке и крестом в другой. «Старший сказал — христиан защищать», — кратко ответил российский миротворец на вопрос о задачах в районе.

Степанакерт по соглашению останется под контролем армянских сил. Но жители, покинувшие город во время боевых действий, возвращаться не спешат, говорят Лилит Мелконян и Нана Мартиросян, организовавшие в Ереване помощь беженцам из Нагорного Карабаха. Сейчас под их попечительством уже около 5 тыс. человек, две недели назад их было 3 тыс.

«Не едут, раздумывают — ехать или нет. Потому что они не знают, в каком статусе и куда они вернутся. Очень сложное у них положение, потому что им много могут сейчас обещать. В том числе и Россия, кстати», — говорит Мартиросян. «Многим уже звонили с работы и звали назад. Но вряд ли сейчас люди поедут. Нет инфраструктуры. В деревнях вообще нет света и газа, нет связи. Карабахские [симки] и здесь не работают. Практически никому невозможно позвонить», — рассказывает Мелконян.

Степанакерт полупуст. В центре города разрушений немного, хотя в каждом третьем доме выбиты окна, у магазинов сорваны и поломаны вывески. На окраинах разрушены многоэтажные жилые дома, на их месте зияют огромные воронки, в них вода. Город живет без горячей воды, потому что нет газа, работают всего пара продуктовых магазинов. Сотовая связь работает плохо (как и во всем Карабахе). Но неожиданно в некоторых частях города работает мобильный интернет — скорее всего, от установленного в Шуши азербайджанского передатчика, по крайней мере именно эту страну как принимающую сигнал определяет российский оператор в городе.

У президентского дворца в субботу собрались несколько десятков взрослых мужчин, не только карабахские — много и из Армении. У всех родственники участвовали в обороне Шуши, и они до сих пор не могут их найти. Составляется список пропавших — в нем несколько страниц А4, собравшиеся просят разрешить им самим отправиться на поиски родных.

«Неделю назад нам сказали, что он ранен, но где он? Он там еще, может, лежит в ущелье и истекает кровью», — говорит Ованес, ему 72 года. Он приехал вместе с сыном из Абовяна. Они уже три ночи живут в Степанакерте, ждут новостей. В боях за Шуши участвовал внук Ованеса — Марат Хачатурян. Марату 18 лет, война началась, когда он был на третьем месяце срочной службы. Неделю назад пришло последнее известие о нем — ранен. «Он автомат еще заряжать не умеет, три месяца только, — говорит Ованес и после паузы добавляет: — Больше ста тел только вчера новых привезли на опознание [в Степанакерт], в три часа ночи их увезли в Армению». Среди них Марата не было.

По соседней улице проезжает колонна миротворцев. Грузовики сигналят, солдаты из кабины приветствуют редких жителей — те салютуют в ответ.

На улицах Степанакерта нечасто попадаются легковые машины, за рулем в основном ополченцы. Один из них соглашается подбросить до блокпоста российских миротворцев на окраине. На переднем пассажирском сиденье его старого Mercedes лежит автомат, задние сиденья завалены продуктами.

Бэтээры миротворцев стоят на выезде из Степанакерта в направлении Шуши. На блокпосту машину тормозят, миротворцы рассказывают, что подъехать к Шуши можно. Увидев автомат, россиянин в балаклаве спрашивает у ополченца, зарегистрировано ли его оружие. Простое «да» в ответ его устраивает. Чем ближе к Шуши, тем чаще попадаются у обочины россыпи гильз от артиллерийских и танковых снарядов, на дороге через каждые двадцать метров — воронки, по сторонам следы пожаров. Ополченец за рулем говорит: «Хорошо, что русские приехали». Но за Шуши еще можно было подраться, несмотря на ошибки командования, уверен он. Но уже не сейчас — тогда.