Борьба с ростом цен вредна для бизнеса
Россия — особая страна: здесь антимонопольная служба не только сражается с монополистами, но и следит за госзакупками, этикой в рекламе, а теперь еще и должна контролировать инфляцию. В погоне за расширением полномочий ФАС все больше мешает бизнесу, который вроде бы должна защищать.
Дмитрий Медведев поручил нескольким ведомствам не допустить ускоренного роста цен в результате ограничений на импорт продовольствия. 13 августа ФАС и Минпромторг начали проверку поставщиков, на повышение цен со стороны которых пожаловалась компания X5, ожидается совещание в ФАС по этой проблеме. Антимонопольная служба — наиболее вероятный инструмент воздействия на производителей и торговлю в таких случаях. На ФАС надеются и регионы: к примеру, губернатор Архангельской области уже грозит «спекулянтам» вмешательством антимонопольной службы, хотя какое право он имеет указывать федеральному ведомству. В результате, ударив по российскому потребителю, путинские антисанкции другим концом ударят еще и по российскому бизнесу — тому самому, на который надеются в плане импортозамещения.
Цены, конечно, все равно вырастут. Но по-настоящему удивительно другое: в какой степени в России успели привыкнуть, что антимонопольная служба есть универсальный инструмент для борьбы с ростом цен. Казалось бы, причем здесь монополисты, когда речь идет о весьма конкурентных рынках? Ведь цены регулировать будут пытаться в первую очередь на самые массовые продукты вроде колбасы, курятины или яблок. Россия — особенная страна, где антимонопольная служба борется с инфляцией, то есть не просто регулирует цены немногочисленных естественных монополистов, а используется в качестве инструмента макроэкономической политики. И это не случайность и не единственная несвойственная антимонопольному ведомству функция, которую выполняет ФАС. Более того, складывается впечатление, что профильной функции у нее вообще нет. И речь не о том, что институция лишь притворяется, будто выполняет свою титульную функцию (Дума обсуждает законы, суд взвешивает аргументы сторон и т.д.). В случае с ФАС проблема в целеполагании.
В тех обществах, где возникло антимонопольное регулирование как отдельный институт, существовало — и в определенной степени существует до сих пор — убеждение, что идеально конкурентный рынок эффективнее и продуктивнее любого другого. Это всем известная «невидимая рука» в двух разных пониманиях. Во-первых, свободный обмен позволяет распределять ресурсы таким образом, что каждому достается то, что ему нужнее, чем другим, или что он лучше других сможет использовать для производства других благ. Во-вторых, сам акт свободного обмена между двумя людьми увеличивает общее благо, поскольку каждый отдает то, что он ценит меньше, и приобретает то, что он ценит больше.
Без веры в подобную «либеральную чушь» сама идея антитраста — института абсолютно антилиберального, предполагающего насильственное вмешательство в естественные рыночные процессы, — не имеет никакого смысла. Чтобы считать антимонопольное регулирование полезным делом, нужно верить в чисто механистическую полезность конкурентного рынка: если собрать множество людей и оградить их от всего, что может помешать им сделать лучший выбор из возможных, эффективность наступит сама собой. Поэтому-то и следует дробить самые крупные компании, а если это невозможно, то сдерживать их аппетиты, самим вычислить для естественного монополиста «рыночные» цены.
По вопросу о том, полезна ли антимонопольная политика в таком классическом понимании, сломано огромное количество копий. Но, по крайней мере, в описанной картине мира деятельность антимонопольной службы приобретает четкий смысл и требует совершенно определенной структуры. Это должно быть ведомство крайне компактное (в большинстве антимонопольных органов мира работают сотни, а не тысячи людей, как в ФАС), высококвалифицированное и рассматривающее сравнительно немного дел (сотни, а не десятки тысяч в год), причем практически каждое такое дело становится объектом пристального внимания прессы.
В России власти, да и население, не слишком верят во всемогущество конкурентного рынка. И ФАС фактически лишена самой идеологической основы своей деятельности. И это несмотря на то, что служба на фоне других российских ведомств совсем неплохо организована (общепризнанно, что Игорь Артемьев — прекрасный менеджер), меньше других поражена низовой коррупцией, а еще очень заинтересована в расширении своих полномочий — и регулярно этого добивается.
В результате российская антимонопольная служба занимается всем подряд: контролирует законность госзакупок вместо прокуратуры, защищает права потребителей вместо Роспотребнадзора, расследует неодетые тела на рекламных постерах, борется с инфляцией, аврально снижает цены на бензин в Крыму — и всем этим очень мешает жить бизнесу.
Регулятор, лишенный ориентиров, склонен толковать свой мандат как можно более расширительно. ФАС понимает как угрозу конкуренции любое проявление рыночной власти — любую ситуацию, когда один контрагент нужнее другому, чем тот ему. Недобросовестной конкуренцией ФАС готова счесть любую ситуацию, когда некто, выступающий на конкурентном рынке, нарушает какие-либо правила (в том числе и такие, до которых борцу с монополией не должно быть дела): ведь он их нарушает, а его конкурент — нет. А ценовым сговором ведомство может признать любую ситуацию, когда у конкурентов одинаковые цены, хотя вообще-то на идеальном рынке именно так и должно быть. Неудивительно, что российскую антимонопольную службу легко и удобно использовать в качестве инструмента давления — когда угодно и на кого угодно.