Б.Акунин: Август 1991г. - единственное, чем может похвастать поколение
"Страна с нечеловеческим названием СССР мной воспринималась как некая чуждая среда, где все устроено по-уродски, где настоящее тоскливо-серого цвета, а будущее - черного. Я чувствовал себя там каким-то Бен Ганном. В перестройку вдруг обнаружилось, что таких "Палле-одних-на-свете" много, и мы все вышли на улицы, и даже примерещилось, будто мы можем что-то изменить", - вспоминает свои ощущения писатель.
Утром 19 августа его разбудил телефонный звонок коллеги по редакции, который посоветовал включить телевизор. Послушав кафкианский бред дикторов, которые старались не смотреть в камеру, писатель с женой поехали в центр.
"По Садовому ползли танки, их аккуратно объезжали машины, и никто даже не дудел. С тротуаров с вялым любопытством смотрели люди, стояли обычные очереди за продуктами. Всем было наплевать", - описывает ситуацию Б.Акунин. На мосту около Белого дома он тоже увидел бронетехнику.
Писатель, расстроенный равнодушием сограждан, подумал, что "страна получает то, что заслуживает". Но тут навстречу ему попалась процессия москвичей: "Со стороны Арбатской площади шла огромная, многотысячная толпа: люди, триколоры, почему-то строительный кран и на нем парни размахивают какими-то флагами. И все это движется к нам. Даже сегодня, вспоминая этот миг, я начинаю моргать. Это один из самых важных моментов в моей жизни. В тридцатипятилетнем возрасте я понял, что живу дома, что это моя страна", - ликует Б.Акунин.
Писатель не склонен идеализировать сегодня, однако замечает разницу восприятия СССР и РФ: "У меня куча претензий к сегодняшней России. Меня часто тошнит от ее правителей. Но разница в том, что за советского "бровеносца в потемках" с его "сиськами-масиськами" мне не было стыдно, он не имел ко мне отношения. А когда один российский альфа-самец спьяну лупит по барабану или другой стрезву изображает горохового шута с глиняным горшком, хочется провалиться сквозь землю".
"Августовские события 1991г. - единственное, за что наше поколение может себя уважать. Больше, увы, пока хвастать нечем", - подводит он итог двадцатилетия.