Запретите это немедленно!
Слово «ужесточение» плотно срослось со словом «законодательство» еще со второй половины 2012 года. Вроде бы к концу 2013 года «взбесившийся принтер» сбавил обороты, но полностью тренд не изжил себя. Под занавес уходящего года был принят закон о «резиновых» квартирах, предполагающий в том числе уголовную ответственность за регистрацию даже одного гражданина России «без намерения предоставлять ему жилплощадь». Депутаты на порядок увеличили сроки по экстремистским статьям УК без попытки конкретизировать этот спорный термин.
Запретительство ― от законотворчества до правоприменения ― бьет не по каким-нибудь оппозиционерам, а в целом направлено на регулировку властями жизни россиян: от усложнения жизни курильщиков до запрета многотысячного фестиваля «рыцарей»-реконструкторов за «чуждость русской культуре». От запрета «неправильно рассказывать» школьникам о «спорных моментах истории» до постепенного формирования базы для фильтрации интернет-трафика.
В то же время запретительство ― явление скорее хаотичное, чем централизованное, что особенно интересно для авторитарной практики.
Многие запретительные законопроекты не спускаются из администрации президента, а являются инициативами региональных заксобраний, думской оппозиции. Предложения «что-нибудь» ужесточить всегда поступали «с мест» в Москву. Раньше большая часть низового запретительства пресекалась, но сейчас шлюзы открыты. Тот же закон о гей-пропаганде сначала принимался в регионах, лишь потом на федеральном уровне. В КПРФ уже давно не мечтают, чтобы единороссы учитывали предложения компартии по социальной политике, а вот их идея об уголовной ответственности за пропаганду сепаратизма молниеносно проходит в парламенте.
Нецентрализованность запретительства приводит к тому, что некоторые новые нормы не близки президенту. Например, Владимир Путин публично выразил возмущение тем, что из-под юрисдикции суда присяжных вывели преступления, совершенные против детей. Если «закон Димы Яковлева», похоже, действительно попортил жизнь сотням сирот, большинство других резонансных ужесточающих законов принималось без подготовки базы для их применения.
Оскорбление чувств верующих, статья «Клевета» в УК, запрет гей-пропаганды ― громкие законодательные новации реально пока имеют единичные случаи применения, причем правозащитные адвокаты предвкушают их продолжение в Конституционном суде и ЕСПЧ, потому как законы принимались с множеством юридических несостыковок.
Но запретительные законы имеют огромное влияние на общественную жизнь, выражающееся в размытии границ допустимого. Слово «атеист» теперь почти ругательство на федеральных каналах, нормой для телевидения стала агрессивная, невиданная раньше травля секс-меньшинств.
В культурной жизни столицы появились казачьи дружины. «Казаки-искусствоведы» считают, что в их компетенции решать, какие работы можно выставлять, а какие нет. Полиция нередко принимает сторону именно агрессоров.
Весь год шла война правозащитников, прокуратуры и Минюста вокруг закона об иностранных агентах. Правозащитники из нее вышли почти победителями. Конечно, у них отняли много времени и серьезно потрепали нервы, зато никогда еще прокуратура не проигрывала столько судов. Чиновники понесли множественные имиджевые потери из-за борьбы с НКО, ухаживающими за журавлями, помогающими больным муковисцидозом и т.п.
Реальными жертвами всероссийской борьбы с «агентами» стали лишь несколько НКО. Правозащитники действительно во многом отказались от иностранного финансирования, получив за это обильную господдержку и доступ в самые серьезные кремлевские кабинеты: символом этого стала история, как Вячеслав Володин провез по пробкам на своей машине с мигалкой Людмилу Алексееву, дабы она не опоздала на вручение узкопрофильной правозащитной премии.
Государственные блага правозащитники воспринимают как бесплатный сыр из мышеловки. Но в нынешних условиях не могут от него отказаться. И стараются, чтобы мышеловка не захлопнулась.