Суд взвесил сумку с $2 млн: итоги 20-го дня процесса над Улюкаевым

«В настоящее время очевидно, что продолжение направления повесток приведет лишь к затягиванию процесса. Причины неявки Сечина являются уважительными», — говорит Непорожный, напоминая, что именно обвинение первым вызывало Сечина в суд.

В итоге суд отказывается вызвать Сечина на допрос.

Непорожный запечатал коробку, уточнив у Улюкаева, подписывал ли он протокол осмотра сумки и были ли у него замечания. Улюкаев отвечает: «По-моему подписывал».

Следом Непорожный просит огласить показания свидетеля Сечина, данные им в ходе предварительного следствия 17 января, 31 мая и 15 ноября 2017 года.

Гриднев протестует. «Внимательно ознакомившись с пунктами статьи, на которую ссылается обвинитель, я не нашел там ни одного пункта, согласно которому можно законно огласить показания Сечина, то есть признать, что Сечин не явился на суд по уважительной причине».

Обвинению нечего добавить, суд отказывается оглашать показания Сечина.

«Что в этой сумке такого специфического, что вы подумали что в ней вино?» — спрашивает Непорожный, несколько раз приподнимая сумку.

«Объем», — отвечает Улюкаев.

Прокурор открывает сумку и начинает перекладывать в нее деньги из коробки. В зале торжественная тишина и небольшое возбуждение. Судья пристально наблюдает за действиями Непорожного.

А совсем рядом с сумкой с $2 млн лежит снег.

Входит еще один человек, уже с весами. Спрашивает: «Где лучше поставить?» В итоге весы размещаются на полу перед столом судьи.

В прошлый раз коробка выглядела вот так.

Прокурор Непорожный заходит в зал вместе с мужчиной в черном пуховике, который держит в руке черный и, судя по всему, не очень дорогой пакет. А также знакомую уже нам картонную коробку, обмотанную скотчем.

В перерыве мы поинтересовались, почему адвокаты не настояли на оглашении показаний Сечина, которые он дал следствию. Позиция защиты следующая: соответствующая просьба означала бы согласие адвокатов с тем, что Сечин не является в суд. Подобная просьба, по их мнению, должна исходить от стороны обвинения.

Более того, ситуация, при которой на процессе не допрошен главный свидетель, а его показания не были оглашены, позволит рассчитывать на отмену возможного приговора в Европейском суде по правам человека.

И слово снова берет Непорожный:

— В ходе следствия свидетелями и самим подсудимым неоднократно поднимался вопрос, сколько же весила сумка с $2 млн. Назывались разные цифры. Я прошу в судебном заседании провести следственный эксперимент. Это имеет значение для уголовного дела.

— Денежные средства имеются? — деликатно уточняет судья.

— Да, имеются, — скромно говорит Непорожный.

— А сумка?

— И сумка.

Гриднев сначала хотел повозмущаться, что это не имеет отношения к делу. Но потом добавил: «Но если Непорожный настаивает, то я не возражаю. У меня никогда не было следственного эксперимента в суде».

— Приглашение Улюкаева к себе в офис имеет продолжение тематическое в разговоре на улице и в офисе? — уточняет у эксперта Гриднев.

Рыженко путается. В целом есть ощущение, что он не очень хорошо помнит содержание экспертизы.

Каштанова задает вопрос Рыженко по первому пункту экспертизы, но судья его снимает: в выводах уже все отражено в экспертизе.

— Разговоры имеют общую тематическую связь и объединены общими темами, правильно? — переформатирует вопрос Каштанова.

— Да, — уныло кивает головой Рыженко.

Тут в разговор вмешивается судья:

— Но каждая из трех тем имеет окончание? — спрашивает она.

— Ну да, — отвечает Рыженко.

— Первая тема переходит во вторую, вторая — в третью, а третья — в первую? — уточняет Семенова.

— Нет, — говорит эксперт.

Адвокат Гриднев не выдерживает и вскакивает: «Да что за темы, я не пойму!» Он просит суд ​пояснить, сколько всего этих тем и что вообще под ними понимается.

У Рыженко снова спрашивают, не заметили ли они чьего-либо провокативного поведения во время разговоров Сечина и Улюкаева. Он отвечает, что нет. Затем прокурор снова спрашивает о заключении эксперта Галяшиной. «Да, ознакомился с этим опусом. Нет методики, нет методологии», — говорит Рыженко, добавляя, что аргументация у нее отсутствует напрочь.

Непорожный спрашивает, соотносится ли фраза со словами «угостить вином» с тем, что произошло 14 ноября 2016 года, а именно с передачей сумки Улюкаеву. Адвокат Гриднев настаивает, что вопрос некорректный, так что прокурору приходится переформулировать.

Он спрашивает: «Что значит слово «угостить»?» Гриднев опять просит снять вопрос, заявляя, что такой вопрос не задавался эксперту в момент проведения экспертизы. А если нужен ответ на этот вопрос, то нужна и новая экспертиза.​

Непорожный просит Рыженко акцентировать внимание на выводах, к которым тот пришел самостоятельно в ходе экспертизы. Рыженко читает с бумаги.

Прокурор уточняет, был ли закончен первый разговор Сечина и Улюкаева на улице или обсуждение темы было продолжено в офисе. Рыженко говорит, что в двух эпизодах есть похожие слова и тема продолжается вплоть до фразы: «Леш, спасибо тебе, не задерживаю, у тебя сложный график».

Пошел уже третий час выступления Кислякова, и в зале суда уже появились первые жертвы.

Непорожный уточняет, что представил Кислякову заключение для обзора и теперь спрашивает его мнение.

— Да, было интересно почитать, ну она не психолог и литературой пользовалась, которая предназначена для проведения фоноскопических экспертиз, а не психолого-лингвистических, — отвечает Кисляков.

Эксперт называет экспертизу Галяшиной высокопарной: «Анчар какой-то». Ее выводы он характеризует как ​«все плохо, потому что все плохо», очень доброжелательно и будто бы по-отечески называя Галяшину «уважаемым специалистом широких профилей».  

Прокурор Непорожный спрашивает: «А вы знакомы с заключением специалиста Галяшиной?»

Кисляков отвечает: «Я должен признаться, что вы меня с ним перед заседанием ознакомили».

В зале смех.

Гриднев переформулировал вопрос: «Вы можете утверждать, что Сечин и Улюкаев точно знали, что находится в сумке?» 

«Не могу ответить, материала недостаточно. У Сечина много признаков завуалированности и скрытности», — говорит Кисляков.

— Вы можете сделать вывод, что Улюкаев знал, что в сумке находятся $2 млн?

— Нет, ну так не могу: знал не знал, миллионы не миллионы, но они друг друга, очевидно, понимали.

— Так как вы не можете проникнуть в сознание ни Улюкаева, ни Сечина, вы допускаете, что у них были несовпадения по поводу того, что было в сумке?

Судья снимает вопрос.

— Вы можете категорически утверждать, что думал Улюкаев 14 ноября, во время разговора с Сечиным? — продолжает Гриднев.

— Я даже боюсь об этом думать, — отвечает Кисляков.

Теперь уже спрашивает адвокат Тимофей Гриднев:

— Виктор Петрович, записал за вами фразу: «Психолог и лингвист не могут проникнуть в сознание человека». Вы говорили такую фразу?

— Косвенно мы проникаем в сознание, но прямо — нет.

— То есть у вас вероятностные выводы какие-то все равно?

— Ну мы факты реальности не устанавливаем.

Теперь свои вопросы задает сам Улюкаев:

— В чем нераздельная связь между фразами «собрали объем» и «вот, возьми», как указано у вас в экспертизе?

— Обе фразы звучали в одном высказывании, — отвечает эксперт.

— Как вы в целом можете проанализировать отношения Сечина и Улюкаева? — спрашивает адвокат.

— Безусловно, форма дружеских отношений. Отношения неформальные. Теплота общения, забота. Судя по тому, как они комплементарно высказывались в адрес друг друга, у них было взаимное понимание и не было борьбы, никто не пытался представить себя лидером. Естественно, люди бывают неискренними, даже высокопоставленные.

— Ну ладно, ладно, — машет судья руками.

— Да-да, бывают, но это, наверное, не наш случай, — говорит Кисляков.

Квеидзе говорит, что на 39-й странице заключения указано, что Улюкаев берет сумку без паузы обдумывания.

— А сколько она должна была длиться, эта пауза, если бы была? — уточняет она.

— Чаще всего, когда возникает ситуация недопонимания того, что предлагают, либо партнер по общению запрашивает дополнительную информацию или по каким-то причинам не хочет ничего говорить, например когда этикет не позволяет, то у человека происходит так называемая борьба мотивов. Она занимает некоторое время, а внешне это выглядит как зависание или обдумывание — человек погружается в себя.

Здесь же [в случае с Сечиным и Улюкаевым] все происходит без паузы, последовательно, нет здесь каких-то признаков непонятности ситуации ни для одного ни для другого. По психологическим признакам и тот и другой все понимают, все им ведомо. Нет никакой внутренней борьбы, — очень развернуто объясняет Кисляков.

— В какой форме Сечин предложил Улюкаев взять сумку — в императивной или иной? — спрашивает Квеидзе.

— Императивной формы тут, конечно, нет.

— Что конкретно предложил Сечин Улюкаеву сделать с сумкой? — уточняет адвокат. Но Кисляков в ответ начинает рассказывать о «курточке»:

— «Да, ты там это, курточку какую-то надо» — это такой дружеский совет.

Теперь уже судья просит эксперта вернуться к вопросу о передачи сумки.

— На мой взгляд, было достаточно настойчивое предложение: «забери», «вот», «возьми» — глаголы в повелительном наклонении. И неразрывно эти предложения связаны с сообщением «задание выполнено», а также о том, что ключ передан. Взять ключ тоже было настойчивое предложение. Что было, то было, — анализирует Кисляков.

Квеидзе просит Кислякова рассказать, кто кого пригласил на встречу в ходе телефонного разговора Сечина и Улюкаева.

«[Инициалами] М1 у нас обозначен Сечин. Он действительно предлагает подъехать на секундочку, компанию [«Роснефть»] посмотреть. Улюкаев соглашается, говорит, да, давайте. Но кто именно инициировал встречу, не ясно. Мы не устанавливаем факты реальной действительности. Здесь мы проанализировали только коммуникативную инициативу, она действительно от Сечина исходила», — отвечает эксперт.

— Каким образом вы проводили расшифровку? Вы делали это сами? — продолжает Квеидзе.

— У нас не стояла задача дословно передать разговор. Мы делали расшифровку на стандартном компьютере с использованием стандартных устройств просмотра фото и прослушивания аудио. Разборчивость речи была достаточной для текстовой расшифровки.  

Непорожный просит сделать замечание защите, напоминая суду, что ранее Кисляков уже говорил, что у них было множество разных документов при проведении экспертизы.

— Учитывали ли вы тот факт, что вам предоставили только копии, не оригиналы? — спрашивает Квеидзе.

— Ну знаете... Мы работаем только с тем материалом, который нам предоставлен Чаще всего мы работаем именно с копией, — отвечает эксперт.

Кисляков говорит, что у экспертов были только показания Сечина, а показаний Улюкаева у них не было.

— То есть вы базировались только на показаниях Сечина? — спрашивает Квеидзе.

— Нет, мы не базировались, — оправдывается Кисляков

Прокурор Непорожный вмешивается: «Как это не было показаний Улюкаева? Были». Улюкаев улыбается.  

— Вот есть методика о проведении психолого-лингвистической экспертизы. Мы ее с надеждой открываем, а там написано: «Используйте метод контентного анализа». А как его использовать? Так это не методика! Бумага все стерпит, а настоящей пошаговой методики не существует. Извините, что многословно, — говорит Кисляков.

— Ничего, познавательно, — отвечает Квеидзе.  

Квеидзе попыталась прервать Кислякова, но он даже поднял руку как школьник, обращаясь к судье, прося позволения продолжить рассказ о методиках.

Как мы помним, адвокаты вызывали в суд своего эксперта из СОДЭКСа Елену Галяшину, которая дала заключение на исследование Кислякова и Рыженко, что оно было сделано без использования соответствующих методик. Квеидзе спрашивает вслед за ней: «А какие методики вы использовали?» Кисляков отвечает, что методик, которые предписывали бы проводить экспертизу каким-то конкретным образом, нет.

Квеидзе продолжает: «То есть вы не использовали специальное программное обеспечение для визуализации речи и объективного исследования интонации?» Кисляков отвечает отрицательно.

— Вот вы ссылаетесь на постановление пленума Верховного суда, но вы понимаете, что вы как эксперт не вправе были делать общие выводы? — спрашивает адвокат Квеидзе.

— Ничего не запрещает экспертам делать общие выводы в экспертизе, в том числе постановление пленума, — отвечает Кисляков.

Квеидзе спрашивает, на чем слушали аудиозаписи. Кисляков говорит, что экспертиза была психолого-лингвистическая, а для ее проведения не требуется какой-то аппаратуры или специального программного обеспечения, которая сделала бы эту запись воспринимаемой по-другому.

Адвокат Каштанова просит пояснить: «Вы не услышали провокативного поведения на аудиозаписях, а на видеофайлах не увидели?» Кисляков отвечает, что не заметили его нигде, ни на видео, ни в аудио.​

Непорожный настаивает: «Связаны ли два диалога, на улице и в офисе «Роснефти», по содержанию или нет?» Кисляков наконец отвечает: «Темы не связаны».

Прокурор задает еще один вопрос: «Когда эксперт обнаруживает признаки провокационного поведения, он обязан это отметить в заключении?» Кисляков тут же начинает пространно рассказывать о том, какие бывают провокации и как ведут себя провокаторы.

— Вы как-то связывали два диалога 14 ноября? Там один на улице был, а второй в помещении, — спрашивает Непорожный.

— Обсуждали с коллегой, да, перед тем как прийти к выводам, — отвечает эксперт.

— К каким выводам и на основании чего?

— Из того материала, который мы исследовали, на улице при передаче сумки с неназванным и необсуждаемым содержимым была речь про некое поручение и было даже указательное местоимение «вот», сказанное Сечиным.

Еще один вопрос, который вызвал затруднение у Кислякова, касался «признаков естественности или неестественности поведения Улюкаева при получении подарков от Сечина».

Эксперт говорит, что это нестандартный вопрос, «такой не часто ставится». И уточняет, что естественность может пониматься по-разному. К тому же не было указано, по отношению к чему нужно было эту естественность определять.​

Непорожный спрашивает, хватило ли материалов для ответа на поставленные вопросы. «В целом да, но не на все», — говорит Кисляков.

И уточняет. «Например, такой вопрос: «Имелась ли договоренность между Улюкаевым и Сечиным о встрече?» Это факт реальной действительности, я как эксперт не могу его устанавливать», — честно признается он.

«А то бывает так: отдельно делает выводы психолог, отдельно — лингвист, и соединить их выводы невозможно», — говорит Кисляков.

Скрестив руки на груди, Кисляков продолжает развивать свою мысль о том, что комплексная психолого-лингвистическая экспертиза решает задачи на стыке компетенций и разорвать их невозможно. Непорожный на удивление терпеливо все это слушает.

Кисляков очень долго говорит о том, какие бывают экспертизы, и в конце концов заканчивает вводную часть своего выступления мыслью, что для ответа на большинство вопросов по этой экспертизе требовались две компетенции — психолога и лингвиста.

Он перечисляет материалы, которые использовались при проведении экспертизы: три компакт-диска с аудио и видео, а также материалы дела, в том числе копии протоколов допроса Сечина, осмотра места происшествия и прослушивания аудиозаписей. ​

«Мы с коллегой Рыженко пришли к совместным общим выводам по каждому из вопросов. Эти выводы сделаны в категоричной форме и изложены в нашем заключении», — говорит Кисляков.  

Оставшийся в одиночестве прокурор Непорожный просит допросить эксперта-лингвиста Рыженко. Об этом говорилось еще вчера.

Но судья говорит, что прежде следует взять показания у генерального директора Южного экспертного центра Виктора Кислякова. Именно эта волгоградская организация проводила экспертизу разговоров Сечина и Улюкаева.

Улюкаев на месте, как всегда, общается с прессой.

— Алексей Валентинович, почему без курточки?

— Берегу.  

Сегодня мы должны перейти к дополнениям — эта часть судебного процесса завершает стадию исследования доказательств. Прокурор сообщил, что намерен допросить на ней эксперта, который провел психолого-лингвистическую экспертизу разговоров Сечина и Улюкаева, защита своими планами не делилась.

​После дополнений в суде должны начаться прения сторон, в ходе которых стороны подведут итоги процесса и попросят суд вынести обвинительное или оправдательное решение. А уже вслед за этим суд уйдет на вынесение приговора.

Защита Улюкаева в конце вчерашнего заседания попыталась вернуть дело в прокуратуру, заявив, что обвинительное заключение составлено с нарушениями УПК, а в разных рапортах фигурируют разное время и обстоятельства совершения преступления. Однако суд это требование не удовлетворил.

Рассказал Улюкаев и о встрече с Сечиным на саммите БРИКС в Индии 15 октября 2016 года, в ходе которой, как утверждает обвинение, экс-министр потребовал от главы «Роснефти» взятку в $2 млн, показав ему два пальца.

Улюкаев рассказал, что в тот день увидел Сечина в лобби отеля во время паузы между двумя сессиями. ​Его рассказ о диалоге с Сечиным звучал так: «Я заметил бильярдные столы, возле которых стояли [президент ВТБ Андрей] Костин и Сечин. И подошел, чтобы поприветствовать коллег. У нас с Сечиным состоялся короткий разговор. Сечин сказал, что мы хорошо поработали с подготовкой этой сделки и я должен достойно отметить. Он покрутил «дырочку» в моем пиджаке, намекая на представление к госнаграде: «Я тебя угощу таким вином, какого ты никогда не пробовал. Ты заслужил его за хорошую работу».

Улюкаев на суде еще раз подтвердил, что был уверен, что в сумке, которую ему передал Сечин при встрече в офисе «Роснефти», лежало именно это вино. Обвинение настаивает, что там были $2 млн и Улюкаев об этом знал.​

Улюкаев также объяснил значение фразы о «собирании объемов» в диалоге с Сечиным. «Слово «объем», как я считал, относится к фондированию сделки и сбору $10 млрд», — пояснил экс-министр.

Согласно расшифровке разговора Улюкаева и Сечина, опубликованной РБК, фраза, произнесенная главой «Роснефти», звучала так: «Так, пока туда-сюда, собрали объем. Ну вообще-то можешь считать задание выполненным. Вот забирай, клади и пойдем чайку попьем». Обвинение утверждает, что эти слова и означали передачу взятки.

Улюкаев во время допроса заявил, что показания Сечина «свидетельствуют об их ложном характере». Говоря о возможности оставить отрицательное заключение по приватизации «Башнефти» «Роснефтью», он сказал, что «не мог создать ему такого рода препятствия». «Роснефть» занимается энергетикой, подготовка любого отрицательного, да и положительного заключения была бы выходом за пределы нашей компетенции», — заявил экс-министр. «Такие показания Сечина свидетельствуют об их ложном характере и цели меня оговорить», — сказал Улюкаев.

Накануне мы снова не дождались Игоря Сечина: глава «Роснефти» не явился в суд для дачи показаний в четвертый раз подряд. В ходе заседания судья снова зачитала поступившее в суд сообщение адвоката Сечина Николая Клёна, который уведомил суд о напряженном графике главы «Роснефти». По словам защитника, 27 и 28 ноября Сечин находится в командировке в Риме и «его график определяется в том числе на международном уровне и является обязательным».

В итоге вместо Сечина был допрошен обвиняемый, бывший министр экономического развития Алексей Улюкаев. Ни защита, ни обвинение новых попыток вызывать главу «Роснефти» делать не стали. Более того, показания, которые он давал следствию, так и не были оглашены в суде.