«Молодец, хорошо отпираешься». Можно ли выйти из СИЗО, если ты невиновен?

Читать в полной версии

Разработчик приложения Kate Mobile Федор Власов, который более года был обвиняемым в тяжком преступлении – по пункту «б» части 4 статьи 132 УК РФ (насильственные действия сексуального характера, совершенные в отношении лица, не достигшего четырнадцатилетнего возраста). Пользователь приложения, разработанного Власовым, в соцсети вел интимную переписку с ребенком. Kate Mobile работало через прокси-сервер, который был зарегистрирован на программиста – этого следствию оказалось достаточным для ареста. В ноябре 2018 года сотрудники пермской полиции позвонили Власову с просьбой помочь, а через трое суток он был уже в Москве в СИЗО. Спустя 14 месяцев с него были сняты обвинения в совершении преступления по реабилитирующим обстоятельствам. 

Если б дело в отношении программиста дошло до суда, шансов на оправдательный приговор было бы мало. По данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, из тысячи осужденных по статье 132 УК в первом полугодии оправданы были четверо.

Федор Власов пока не принял решения о том, будет ли подавать в суд на государство. Но он считает, что его опыт может быть полезен другим добропорядочным гражданам. Он рассказал РБК-Пермь, что пережил с момента задержания и до снятия обвинений.

РБК-Пермь: Ваш арест был большой неожиданностью для тех, кто знаком с вами. Расскажите, как за вами пришли?

Федор Власов: За мной не приходили. Утром позвонил некий сотрудник полиции, который сообщил, что произошло ДТП. «На месте аварии видели машину, похожую на вашу, мы бы хотели посмотреть, нет ли на вашей каких-то повреждений…». Я ни с чем подобным раньше не сталкивался, сотрудникам полиции на тот момент еще доверял, поэтому согласился приехать в отдел полиции Кировского района. Я не очень подкован в таких вопросах, не знал, как правильно себя вести. В отделе меня встретили, завели в кабинет, где были двое сотрудников, как я понял, пермской полиции, и трое – приехавших специально ради меня из Москвы. Меня пристегнули наручниками к одному из них и стали задавать вопросы. Ни о каком ДТП, конечно, речи не шло.

О чем говорили?

Мне стали объяснять про уголовное дело, про какую-то переписку с ребенком, про то, что она велась с компьютера с моим IP-адресом. Через некоторое время я понял приблизительно, о чем речь, стал объяснять, что это IP-адрес не моего компьютера, а прокси-сервера и прочее. У них были какие-то папки с документами, в которые они периодически заглядывали (видимо, сверяли то, что я говорю, с материалами дела). Разговор вели жестко, настаивали на том, чтобы я признался, что совершил что-то противозаконное, но сознаваться мне было не в чем.

Это был какой-то официальный допрос, в присутствии адвоката? Вели протокол?

Нет, ни протокола, ни адвоката не было. После допроса меня тщательно обыскали – думаю, надеялись обнаружить наркотики или другие законные поводы для задержания. Ничего не нашли, но все-таки надели на меня наручники. Потом посадили в машину повезли ко мне домой проводить обыск. Мне объяснили, что его задача – собрать все электронные носители информации. В качестве понятых пригласили двух моих соседей. Им рассказали подробности уголовного дела, в связи с которым проходит обыск, пояснили, что в СКР уверены, что именно я совершил это тяжкое преступление, и считают мою вину полностью доказанной. Для меня это был очень тяжелый момент: с понятыми я был знаком с детства, и вдруг им рассказывают, что я, оказывается, преступник. И все это время они видят меня пристегнутыми наручниками – видимо, чтобы не оказал противодействия или не убежал. Обыск происходил на глазах моей мамы, которая в это время как раз была в квартире – она, не молодая женщина, тоже была вынуждена все это слышать и видеть.

Сотрудники полиции собрали все, что считали нужным, погрузили в машину, посадили в нее меня и снова куда-то повезли. Мне кажется это был какой-то отдел полиции на левом берегу Камы, но я не знаю точно, какой именно и в каком районе.

Что было там?

Там сотрудники полиции, приехавшие из Москвы, снова задавали те же вопросы, пытались убедить, что надо признаться в совершенном. Я снова и снова объяснял, что признаваться не в чем. «Ну ты, Фёдор, конечно, молодец, хорошо отпираешься», сказал кто-то из них, намекая, видимо, на то, что я продолжаю настаивать на своей невиновности.

Через какое-то время они пошли обедать, оставив меня в кабинете в наручниках. Пока мы были в этом отделе, мои родные успели найти адвоката. Он выяснил, куда меня увезли, и приехал. И оперативникам пообедать не удалось: им сообщили, что пришел адвокат, и они вернулись, но пообщаться с защитником мне не дали. Потом стали решать, как меня везти в Москву (на самолете или на поезде). Все трое москвичей были с пистолетами, они обсуждали, что с оружием сопровождать меня на самолете будет сложно. Кроме того, изъятые у меня вещественные доказательства, в том числе два системных блока компьютеров, надо сдавать в багаж, а это вещественные доказательства, и нет гарантий, что они не будут повреждены в багажном отделении.

Повезли поездом?

Да. Технику помогли донести до вагона местные полицейские. Ехали в купе, полицейские снова задавали вопросы, говорили, что у меня последний шанс сознаться – это будет явка с повинной. Мол, когда приедем в Москву, такой возможности не будет. На ночь пристегнули наручниками.

Они вам так и не поверили?

Мне кажется, у них уже при первом разговоре в Перми появились сомнения в том, что я виновен, а потом только усиливались. Во всяком случае в Москве с поезда меня уже вели без наручников – вероятно, уже не ожидали, что могу скрываться или оказать сопротивление. К разговору со следователем они меня готовили словами «Тебе нужно очень сильно постараться ему все это объяснить, чтобы он понял. Ведь если следователь тебя сейчас поместит в СИЗО, то оттуда ты уже точно не выйдешь». Мне кажется, они уже понимали, что доказательств следствия не достаточно для помещения меня в СИЗО. Ну а потом приехали в Головинский отдел СКР, где все началось сначала.

Теперь допрашивал следователь?

Да, но уже с адвокатом: пока мы ехали поездом, он выяснил, куда меня везут, прилетел в Москву и даже успел просмотреть материалы дела. Нам дали немного пообщаться, потом был допрос – про IP-адрес, «Селектел» [компания – провайдер услуг связи, которыми пользовались разработчики Kate Mobile – РБК-Пермь] и т.д. Мне только в этот день предъявили обвинение – все время до этого я был свидетелем по делу.

Следователь молодой – похоже, это было одно из первых его дел. Говорил, будто установлено, что IP-адрес преступника связан с моей электронной почтой, и это доказывает мою вину. В ответ я утверждал, что это доказывает лишь то, что неустановленный злоумышленник воспользовался моим прокси-сервером. На каких основаниях они считали, что этим злоумышленником являюсь я, никто мне до сих пор не объяснил.

При допросе следователь постоянно выходил из кабинета – мне кажется, он бегал с кем-то советоваться, что дальше делать. Потом пришел его начальник: посмотрел на меня, и, не вникая, сказал «увозите уже».

Время шло к ночи, но везти меня в изолятор временного содержания не было конвоя, и ночь провели в отделе. В кабинете был диван – на нем разместились оперативники. Я провел ночь сидя на стуле. На следующий день, 3 ноября 2019 года, меня повезли в суд арестовывать. Там все было очень быстро, никто особо не вникал в детали. Из суда повезли в СИЗО «Водник».

Как там было?

После всех процедур досмотров и т.д. поместили в карантин на 10 дней. Затем перевели в восьмиместную камеру, где было 14 человек и они спали по очереди. Меня не могли поселить в обычную, так как обвиняли меня по статье, которая не в почете в уголовной среде. Это была какая-то специальная камера, в ней были разные люди – обвиняемые в распространении наркотиков, бывшие сотрудники правоохранительных органов, насильники и… такие «насильники», как я. Меня очень удручала обстановка. Мама и все родные, кому я должен помогать, остались в неведении, что со мной происходит, переживали. В камере все говорили, что, раз уж я попал в СИЗО, значит отсюда теперь только в колонию – других вариантов нет. Надо мной посмеивались из-за того, что я все еще надеялся доказать свою невиновность. Но я невиновен, я верил, что выйду, только не знал когда.

Как там встречали Новый год?

Хм... Я бы не хотел об этом рассказывать... Старался поспать. Утром мне надо было рано вставать… А вообще жизнь в камере достаточно монотонная. Регулярные обыски с переворачиванием всего кверху дном. Можно читать книги, смотреть телевизор (если он есть в камере). В СИЗО знакомился с тюремными порядками, узнал много новых для себя слов. На прогулку выводили редко, хотя по закону положено ежедневно. Место прогулки – это примерно такая же закрытая со всех сторон камера, только без потолка. И еще в СИЗО я постоянно думал, как еще я могу подтвердить свою невиновность, делал записи для адвоката. Отправлял множество жалоб в самые разные инстанции – суды, прокуратуры разных уровней, уполномоченным по правам человека, по правам предпринимателей и так далее. Ни одного ответа не получал.

В «Воднике» я провел 3,5 месяца: в феврале 2019 года судья отказал следствию в продлении содержания меня в СИЗО – меня отпустили под домашний арест. Но вернуться в Пермь я, конечно, не мог – я был обязан находиться в Москве, и адвокат мне снял жилье. Сначала из дома выходить было нельзя, затем разрешили часовые прогулки. Пользоваться телефоном и другими средствами связи было запрещено. Так прошло полгода, а затем судья вновь сменил меру пресечения – меня отпустили под залог.

Когда вы поняли, что в расследовании в отношении вас что-то меняется к лучшему? Когда выпустили из СИЗО?

У меня вообще все это время было ощущение, что в отношении меня в деле ничего не происходит. Меня не возили на следственные мероприятия, адвоката с материалами дела не знакомили. Каждый раз при продлении меры пресечения следователь приводил один и тот же довод – нужно провести какую-то экспертизу, и это требует времени. В какой-то момент даже у судьи возникли вопросы – что это за экспертиза такая, что ее столько месяцев не могут сделать? Ее вообще назначили? Насколько я понимаю, все мои объяснения вообще никак не были проверены. Сервера, которые играют ключевую роль в расследовании, никто не изучал – оператор их просто выключил и удалил после того, как я несколько месяцев не имел возможности за них платить. Мне не известно, чем занималось следствие все те месяцы.

Мне кажется, мне просто повезло – о моем деле узнали СМИ – вышел сюжет на федеральном телеканале, были публикации на интернет-ресурсах, мою ситуацию активно обсуждали в соцсетях, зоозащитница Галя Море создала петицию. Вскоре после этого с меня и адвоката взяли подписки о неразглашении материалов предварительного расследования, и журналисты лишились источника информации. Но они продолжали задавать вопросы следствию, писать запросы – это внимание в моем случае помогло.

Ну и, конечно же, в снятии обвинений большая заслуга моего адвоката Александра Струкова. Он занялся моим делом спустя две недели после ареста, вел свое расследование, требовал, чтобы материалы подшивались в уголовное дело. Он настаивал на освобождении меня из СИЗО, приводил аргументы и доказательства моей невиновности – вероятно, в какой-то момент его позиция в суде стала выглядеть более убедительно, чем версия следствия. Но даже если в суде все аргументы адвоката намеренно игнорируются, работа защитника очень важна – ее результаты все-таки вынуждены учитывать, так как они прикреплены к делу. Если нет хорошего адвоката, шансов мало: я на своем примере убедился, что следствие не расследует преступление, а доказывает вину, и это очень удручает.

Я понял, что очень важно сохранять спокойствие. По моему мнению, сотрудники полиции к такому оказываются не готовы: они ожидают, что ты запаникуешь, начнешь врать, а если честно отвечаешь на все их вопросы, то они теряются, не знают, что делать дальше.

Ранее РБК-Пермь сообщал о деле Федора Власова и снятии обвинений.