Петербургский программист рассказал о бесплатном «роботе в кармане»

Читать в полной версии

Как убедился на собственном опыте разработчик инновационных приложений с синтезатором речи LINKa и один из победителей Премии РБК Петербург 2019 года Иван Бакаидов, главной помехой социализации инвалидов в России, как это ни парадоксально, являются сами инвалиды. Пока LINKа — сугубо волонтерский проект, созданный добровольцами-программистами. Тем не менее этот продукт, как считает его создатель, потенциально может быть масштабирован на всю Россию и практически полностью изменить жизнь людей с нарушениями речи. В интервью РБК Петербург Иван Бакаидов рассказал, как человек с говорящим роботом в кармане может обеспечить себе новое качество жизни и какие социокультурные стереотипы для этого нужно преодолеть.

СЛУЧАЙНЫЕ ЛЮДИ

— Чем «LINKa: напиши» отличается от других русскоязычных синтезаторов речи, например, от Google?

— Во-первых, в приложении у каждого пользователя есть банк готовых фраз — это ответы на часто задаваемые вопросы. Вот вы спросите меня про мои увлечения или про любимый фильм, я жму две кнопки — и приложение говорит: «Мой любимый фильм — «Криминальное чтиво». Это упрощает коммуникацию в ситуациях, когда достаточно стандартного набора фраз — например, я хочу с кем-то познакомиться, или кто-то хочет познакомиться со мной. Во-вторых, есть режим «показать» — когда то, что вы хотите сказать, приложение крупно пишет на экране планшета или телефона. Это удобно, если вы находитесь в шумном месте, где окружающие не услышат голос компьютера. То есть я делаю не синтезатор речи, а интерфейс к нему.

— Как собирали деньги на проект?

— Я сделал пост на habr.com (веб-сайт в формате коллективного блога об информационных технологиях — ред.), программисты загорелись идеей этого проекта, перечисляли деньги через сайт и редактировали код для программ.

— Сколько денег удалось собрать? И кто в основном жертвовал?

— Откликнулись где-то двадцать программистов. Все они были из разных компаний, кто-то сам по себе. То есть это были случайные люди, никакая компания нас специально не финансировала. Всего мы собрали больше 300 тыс. руб.

НИКАКОГО НЕЙРОИНТЕРФЕЙСА

— Планируете ли вы расширять аудиторию приложений? Разрабатывать новые направления в проекте?

— До июня у меня не было команды, помощь, которую мне предлагали, была слабо организована. Сейчас такая команда появилась, и мы проводим реформацию LINKи. Запущенные год назад приложения работают в формате MVP (minimum viable product — минимально жизнеспособный продукт — ред.).

— Что это значит?

— Это значит, что мы получаем от пользователей обратную связь, чтобы понять, какие функции в приложениях для них наиболее важны. Когда появился этот проект, я смотрел на ребят в школе (школа «Динамика», которая тестировала приложения Бакаидова — ред.) и примерно понимал, какие интерфейсы им нужны для говорения. Однако сейчас эти приложения стали востребованы не только в школе. Проект набрал пользователей в то время, когда приложения еще толком не были проработаны. Сейчас мы устраняем недостатки — переписываем код, подробно изучая потребности аудитории.

— О потребностях аудитории. Раньше вы говорили о желании дать пользователям возможность «болтать» через приложение — то есть сократить время набора слов. Но ведь передача информации из головы в компьютер возможна только через нейронные связи — вы планируете как-то их применять?

— Нет, в данном случае речь идёт скорее о формировании «умных» заготовок. Эта функция будет реализована с помощью машинного обучения, которое сейчас активно развивается. Никакой магии, чистая математика. Например, компьютер слышит, что вы сказали «здравствуйте», и предлагает мне варианты ответов: «здравствуйте», «привет», «добрый день». Еще мы хотим сделать вводное интервью для пользователей при их регистрации в LINKe. В ходе этого интервью система начнет формировать банк личных фраз пользователя: «Мое имя Иван» и т.п. Словом, никакого нейроинтерфейса. Просто «умное угадывание» того, что хочет сказать пользователь.

«И ВСЕ ЭТО БЕЗ МАМЫ»

— Насколько я поняла, пока ваши приложения распространяются бесплатно. Планируете ли вы в будущем как-то монетизировать свой проект?

— Мы планируем работать в секторе B2B с реабилитационными центрами и, например, банками. План такой: мы продаем банку планшеты с установленными программами, банк ставит их в отделениях и, если в отделение приходит плохо говорящий человек, ему дают планшет, и он через LINKy выбирает готовую фразу: «Дайте мне ипотеку на 30 лет». Но конкретных договорённостей с компаниями у нас сейчас нет.

Кроме того, для коммерциализации продукта приходится тратить много сил на создание его правильного образа.

— Какого именно образа?

— Суть в том, что люди с ограниченными возможностями должны понять, что говорить при помощи специального устройства — это примерно то же, что ездить в инвалидной коляске. В этом нет никакой экзотики. Главная проблема нашего проекта состоит в том, что типичный пользователь нашего продукта имеет ограниченный круг общения — обычно он говорит только со своей мамой, которая и без синтезатора речи понимает его мычание. Программа ему вроде бы не нужна. Мы как раз хотим показывать истории успеха, когда человек брал LINKy и выходил из своего кокона — находил работу, девушку, выигрывал суд и делал все это без мамы. Чтобы продать софт, мало просто сделать его. Нужно рассказать людям, что общаться — это классно.

НЕГИБКАЯ СРЕДА

— Как за последние несколько лет технологии изменили жизнь людей с ОВЗ?

— Конкретный пример: когда ко мне приходят гости, я спокойно могу не предлагать им тапки, потому что робот- пылесос все убрал. Современные технологии делают жизнь людей проще — это тренд. У людей с ОВЗ этот эффект заметней, так как у них больше ограничений. Возьмем популярные ныне электросамокаты — это решение проблемы медленной ходьбы до метро. Я решаю эту проблему электроколяской. По сути, я в том же тренде, что и владельцы самокатов. Но в России эффект технологического прогресса в случае с инвалидами снижается из-за недостаточной гибкости среды. В местах более гибких этот эффект сильнее.

— Например?

— Например, гениальная служба сопровождения в московском метро с возможностью заказа через сайт — когда ты в пару кликов можешь заказать себе сотрудника, который поможет доехать до нужной станции. С появлением этого сервиса моя логистика в Москве сильно изменилась — я перестал ездить на такси только потому, что есть служба сопровождения и сайт. В Петербурге такой сервис тоже есть, но заказать его можно только по телефону.

— Приведите пример «негибких» мест?

— Это места и ситуации, где самостоятельность инвалидов ограничивается законодательно. Это касается всех вопросов, где нужна личная подпись, а у человека с ДЦП, например, в паспорте стоит на этом месте прочерк. Мне, например, не понятно, почему я, имея здравое сознание, не могу без доверителя самостоятельно проводить операции в банках или госучреждениях. Это даже забавно, когда тебе отказывают в открытии банковского счета, хотя ты приходишь в отделение Сбербанка, напичканное компьютерами, камерами и прочей современной техникой. И ты при этом разговариваешь при помощи синтезатора речи, разблокируешь телефон по отпечатку пальца. Это как раз тот пример, когда система принятий решений в стране не успевает за развитием IT.

— С запуска вашей петиции «Прекратите ущемление прав людей без подписи! Разрешите подписываться отпечатком пальца» прошло больше трёх лет — есть ли какой-то результат?

— Официальная позиция единоросса, который обещал решить вопрос: ждем в 2022 году электронные паспорта.

АБИЛИТАЦИЯ ВМЕСТО РЕАБИЛИТАЦИИ

— Вы раньше говорили, что планируете популяризировать альтернативную и дополнительную коммуникацию (АДК). В чем конкретно заключается ваша цель?

— Моя цель сделать так: приходит человек без речи в поликлинику, ему терапевт/логопед прописывает в индивидуальной программе реабилитации планшет с установленным синтезатором речи, он его получает в Фонде социального страхования и разговаривает. Сейчас по такому алгоритму инвалиды получают коляски. А ведь для меня планшет с «говорилкой» и коляска — вещи равноценные. Это я и хочу донести до системы здравоохранения.

— Что конкретно вы для этого делаете?

— Я работаю в этом направлении, например, 20 октября команда LINKA провела встречу в Москве «Мы — то, что мы говорим» для повышения осведомленности общества о важности предоставления людям с ОВЗ «голоса»: как физически с помощью коммуникаторов, так и психологически, создавая благоприятную среду. Пока это не законодательные инициативы, так как сама программа не в стадии «конфетка», но позже планирую писать письма чиновникам, прикрепляя свой опыт работы в реабилитационных центрах.

— С какими преградами вы можете столкнуться на этом пути?

— Во-первых, как я уже говорил, это замкнутость неговорящих людей. Мы ведь понимаем, что в основном инвалиды — это люди, которые сидят дома, и их ближайшее окружение — семья. Знакомиться с новыми людьми, познавать внешний мир им не свойственно.

Во-вторых, может помешать распространённое мнение о том, что, начав использовать АДК, человек уже не заговорит. Такое мнение популярно в России, хотя есть исследования, которые показывают обратное. Вообще, это же одна из идей государства, что надо учить ходить, а не давать коляску. Эта идея показана нам в фильме «Временные трудности». Этот фильм, где главный герой избивает человека с ДЦП и он начинает ходить, снят на деньги Фонда кино, и не имеет никакого отношения к реальности.

— Но, насколько я слышала, инвалидов заставляют ходить, чтобы их тело не атрофировалось окончательно. Почему вы с таким подходом не согласны?

— Подход нашего государства к реабилитации очень простой: надо сделать ребенка таким, как все, то есть научить его ходить, говорить, писать правой рукой. У этого метода два больших бага. Во-первых, медицина не совершенна. То есть, никто в мире не знает точно, как вылечить, например, ДЦП и это нормально, так как ДЦП — это сложное поражение мозга. Во-вторых, те методы, которыми реабилитируют ДЦП в современной России, отнимают у человека детство. То есть, ребенку делают массажи, гнут ноги, с ним работают логопеды. А сам ребенок не играет с ребятами во дворе, не ходит в школу и орёт, так как больно.

В Европе лет 70 назад подумали: что-то мы делаем не так — люди с ДЦП, во-первых, не выздоравливают, во-вторых, становятся какими-то нервными после этих процедур. И придумали слово «абилитация». Они посмотрели на потребности человека и поняли, что нам на самом деле его потребность — не ходить, а перемещаться; не говорить, а общаться с внешним миром. И человек, которому дали коляску и книгу с картинками, намного дружелюбнее настроен к миру. Миру, в свою очередь, более интересен человек, который лежит и читает книги, а не учится ходить с утра до ночи.

— Что, на ваш взгляд, мешает в России внедрить такой подход — отсутствие денег на покупку планшетов, программ и так далее?

— Я думаю, это скорее социально-культурная проблема. Маме девушки с ДЦП намного проще, если эта девушка не будет общаться с внешним миром. А то вдруг она познакомится с парнем и у них будет секс. Какой ужас.

— Причём здесь инвалиды? Эта же проблема типична и для обычных детей.

— Но самостоятельность обычного ребёнка — это норма, а самостоятельность особенных детей не является презумпцией. То есть родитель такого ребенка должен хотеть сделать его самостоятельным. Сейчас в России у людей с нарушением речи нет потребности в АДК, на это нет спроса, нет и предложения. Только этим я могу объяснить непопулярность программ для говорения.

— Последний вопрос. Зачем вы разрабатываете эти программы? Пытаетесь изменить общественное сознание?

— Вся моя молодость — это постоянное наблюдение и анализ разговоров. И я заметил: когда люди не говорят словами, они переходят на язык силы. Если они сильные, они применяют силу к другим, если слабые, силу применяют к ним. А я могу помочь части людей обрести голос, и это прекрасно. Это лучшее занятие в жизни.

Повтор публикации от 24.10.2019